Палач приходит ночью

Но нам повезло. Замаскировались мы капитально. Позиции выбрали хорошие. Через деревья было видно, как на просеке в полукилометре от нас взметнулись вверх костры. А через некоторое время, уже на исходе ночи, гудя моторами, зашел на посадку на вырубленную в лесу просеку, ориентируясь на посадочные костры, немецкий транспортный самолет. Крылатая тень на бледнеющем перед рассветом небе смотрелась фантастически.

Вообще, самолет в этой обстановке — это не просто крылатая машина. Это еще и символ того, что о тебе не забыли. Что ты в общем строю. Встречающие и были в общем строю с «фрицами».

Мы начали движение, сжимая кольцо. А потом послышался крик Логачева в рупор, который мы специально тащили с собой:

— Вы окружены! Сдавайтесь! Тогда вам будет сохранена жизнь!

Ответом послужил бестолковый огонь из стрелкового оружия.

С нашей стороны врезал пулемет.

Ночной бой — это просто кошмар. Палишь щедро всюду, где мерещится движение. Патронов не жалеешь. Иначе быстро ляжешь от шальной бандитской пули.

После первых выстрелов самолет взревел своими тремя моторами, развернулся и попытался вырулить на взлет. Тут уж я рванулся вперед.

Чернота. Вспышки выстрелов. Красные костры. Подсвечивающийся ими силуэт ревущего винтами самолета. Это был «Юнкерс», я видел такой в партизанах, когда мы присматривались к фашистскому аэродрому, но атаковать так и не смогли. А сейчас птичка сама шла в руки.

Я швырнул гранату под шасси без особой надежды. И…

Вот бывают же удачи! Грохнуло. Шасси подломилось. Самолет накренился, скребя крылом землю.

Стрельба стала стихать. Послышались крики на русском:

— Сдаюсь!

Кто-то что-то проблеял на немецком…

Живыми в итоге взяли одного летчика, пару пассажиров и с пяток бандеровцев.

Выяснилось, что в этот знаменательный день националисты ждали в гости своих кураторов в лице оберлейтенанта абвера с диверсионной группой из десятерых «фрицев». Заодно самолет должен был привезти оружие, боеприпасы.

Положили мы весь торжественный комитет по встрече, в который входили заместитель начальника областного провода ОУН Шершень и куренной в банде «Корни» по кличке Подхрамный — приближенный самого Звира. Притом куренной сам застрелился, когда стало понятно, что не скрыться.

— Звир у немцев самый доверенный, — позже, когда уже отбывал от нас в область, пояснил Логачев. — Служит абверу верой и правдой. Поэтому диверсанты прибыли именно к нему. И снабжают его из-за линии фронта по первому разряду. Другие командиры обзавидовались.

Потом не раз проходила информация, и мы выдвигались в леса, куда сбрасывались на парашютах очередные посылки с оружием и боеприпасами для бандеровцев. Слышали мы, что иногда садились самолеты с кураторами. Но такой удачи, как с тем «Юнкерсом», больше не подвернулось. Просто удивительное было везение: и что получили информацию, и что смогли подобраться к месту незаметными, и что не упустили этот чертов аэроплан с крестами.

Фронт уходил все дальше, и советские войска уже ступили в Германию. А поток помощи бандеровцам все не иссякал. Самолет за самолетом методично доставляли необходимое. Немцы не забывали своих протеже. Их план оттягивать советские вооруженные силы на борьбу с националистами в тылу худо-бедно срабатывал. Вот только спасти Германию не удалось бы никому на свете…

Глава восьмая

Интересно разбрасывает судьба свои карты. Даже и не думал снова встретиться с этим человеком, а оно вон как получилось.

Но так всегда и бывает. Прошлое никогда нас не оставляет. Время от времени возникают из него и черти с вилами, и былые страхи, и нерастраченная злость. И прекрасные создания, подарившие незабываемые минуты и приходящие в воспоминаниях.

Мое сердце екнуло, когда она скользнула по мне взглядом своих красивых карих глаз. И какая-то обида уколола, когда в этих глазах не отразилось ничего — ни узнавания, ни теплоты.

Мы как раз с группой из пятерых бойцов были в поиске. В этих местах должны были нарисоваться бандиты из отряда «Корни». Устроить очередную показательную казнь «зрадников Украины». Но куда именно ударят — этого мы не знали. Вот и метались в надежде наткнуться на этих выродков по чащобам, по колено в осенней грязи, к утру нередко покрывавшейся льдом.

Были мы продрогшие, уставшие и с настроением ниже нуля. Поэтому я и велел устроить привал в деревенской хате в дальней деревеньке, так врезавшейся в мою память по партизанским делам. И, как и тогда, самой подходящей оказалась хата, где прошла та незабываемая ночь. Когда впервые я прижимал к себе горячее тело молодой вдовушки и был даже не на седьмом, а на тридцать седьмом небе.

Хозяйка нисколько не изменилась. Вот только была она уже не вдова. Нет, не выскочила снова замуж. Просто нашелся ее суженый, которого ошибочно посчитали убитым. Суровый, недоброжелательный, подозрительный крестьянин, и она перед ним чуть ли не на задних лапках скакала, как цирковая собака Каштанка, что меня немножко коробило.