Палач, скрипачка и дракон

Город опоясала не то разрушенная, не то недостроенная стена. Ворота, к которым подходит широкая укатанная дорога, распахнуты. А сразу за воротами Энрика углядела нечто такое, что заставило ее ускорить шаг, насколько позволяли окоченевшие ноги.

Мир сузился до пылающей точки. Вот она превратилась в пятно, в кляксу и, наконец, в большую блестящую металлическую чашу на длинной ножке. В чаше плясал огонь.

Влетев в ворота, Энрика чуть ли не обняла эту чашу. В ней ни дров, ни какого иного топлива. Огонь просто танцевал на сверкающем металле. Энрика тянула к нему онемевшие пальцы, приближала лицо, будто надеясь поцеловать.

— Волосы, — посоветовал шарик. — Они же в сосульки превратились. Позволь им опуститься ниже.

Энрика, не задумываясь, отпустила прядь, та скользнула в огонь, мгновенно оттаяла и вспыхнула. Энрика с визгом отскочила от чаши, замолотила руками по голове, сбивая пламя. Шар, если можно сказать такое о шаре, умирал со смеху.

— Ты — злой, безжалостный, глупый и гадкий подлец! — Разобравшись с огнём, Энрика вынула шар из кармана и закричала на него. Оттаявшие губы шевелились свободно, но в шаге от чаши Энрику снова начала колотить дрожь. Надо искать тепло с крышей и стенами. И с горячим супом.

— Кто-то из нас двоих, несомненно, глупый, да, — отозвался шар.

— За что ты меня так ненавидишь?

— Хм… — Шар призадумался. — Не то чтобы ненавижу… Ты мне, собственно, даже нравишься. Но коли сама предпочитаешь голову в пекло совать, так пропади ты пропадом, дура сбрендившая.

Энрика, нахмурившись, вгляделась в улыбочку шара.

— Рокко?..

— Это имя моего создателя, — подтвердил шарик. — А я лишь впитал его мысли, когда он держал меня.

— После нашей ссоры?

— Ну да. Так что ты сама во всем виновата. Давай разморозим еще немного волос? Мне понравилось.

— Замолчи! — велела Энрика. — Ты меня очень сильно расстроил, но я об этом пока не хочу даже думать.

— Что думать не хочешь — это понятно. Занятие сложное, неприятное, то ли дело на скрипочке пиликать.

Ах, так? Энрика разозлилась. Тоже мне, нашел пай-девочку, дурак стеклянный. Шагнув к чаше, Энрика вытянула руку с шариком над огнем.

— У меня нет чувства самосохранения, иначе я не пытался бы скормить тебя дракону, — грустно сказал шарик. — Впрочем, если это потешит тебе самолюбие, то — а-а-а-а, нет, не надо, перестань, только не огонь, пожалуйста! Я готов на все, только бы не…

Энрика не обращала внимания на его кривляния. Она не отрывала взгляд от запястья вытянутой руки. Метка исчезла.

— Могу сплясать вприсядку, или спеть грустную песенку о голодном бродяжке… — продолжал паясничать шар.

— Отвечай, — повелела Энрика, — Рокко отправил меня в прошлое?

Ей показалось, что она чувствует внутреннюю борьбу шарика.

— Н-н-нет, — выдавил он, наконец. — Я бы так не сказал.

— А как бы ты сказал?

Шар в ответ разразился такой похабщиной, что Энрика покраснела. Вот дура! — тут же укорила себя. Знала ведь — только конкретные вопросы!

— Как называется этот город?

— Ластер.

Впервые услышала название.

— Почему у меня исчезла метка?

— Потому что Новый год еще не наступил.

— Я переместилась во времени?

— Нет.

Энрика замолчала. Улыбка шарика теперь смотрелась до отвращения хитрой.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Энрика и спрятала шарик в карман. Ладно. Сначала нужно попасть в тепло. Ступни вообще не ощущаются. Это, наверное, плохо…

Она поковыляла к мрачным и негостеприимным постройкам. Мелкие стрельчатые окна глядели на гостью с недоверием и враждебностью. Люди им не уступали. Энрика с завистью рассматривала их пушистые шубы, странные, будто из козьей или овечьей шерсти сделанные, сапоги.

— Простите, — обратилась она к одному полному господину, который что-то лениво жевал, подпирая спиной стену дома, — где здесь можно погреться?

— Не знаю, — отозвался тот. — Я дома греюсь.

— А можно погреться у вас дома? — набралась наглости Энрика.

— Не, — вздохнул господин. — Я женатый.

Тут как раз хлопнула дверь, и из дома вышла величественная дама, такая же полная и ленивая, в такой же пушистой шубе. Смерив Энрику презрительным взглядом, она положила руку на локоть мужчине, и пара удалилась.

Энрика пошла дальше. Обращалась к людям, стучала в дома, но все, чего добилась, — брошенной монетки непонятного достоинства.

— Скажите, как мне найти церковь, — умоляла она очередного прохожего, окончательно плюнув на гордость. Как бы там ни было, а церковь Дио не откажет в приюте попавшему в беду. Да и вообще, появись в Вирту несчастная замерзшая девушка — неужто бы от нее отвернулись? Шагу бы ступить не успела по улицам города, а ее бы уже отогрели, накормили, напоили, обули, одели, да еще спорили б, чей черед кров давать.

— Хто? — Прохожий сплюнул. — Отродясь словесов таких не слышал.

— Нет церкви? — пролепетала Энрика. — А куда же мне тогда идти?

— Известно, куда — в кабак.

— Там пустят согреться? — встрепенулась Энрика.

— А то! И согреют, и накормят, и уложат, и полюбят. До вечеру досидишь, там, глядишь, и я загляну. А чего? Ты приятная. Худовата, правда, ну так мне и не жениться.