Палачка

— Вы этих людей выдали, — безапелляционно произнес адвокат. — Ведь так? А он держал ваши доносы при себе!

— Я, — сказал Влк не своим голосом, — всегда был честным человеком и патриотом…

— В этом, — мягко перебил его адвокат, — я и не сомневаюсь. Я только хочу знать: вы уверены, что в той противозаконной вспышке вашего патриотизма сгорели все улики?

Влк набрал воздуха, выдохнул, но все-таки проговорил: — Да!

— Ну и слава Богу! — сказал адвокат; вблизи можно было различить, что в его взгляде сквозит симпатия, и перед Влком забрезжила надежда.

Адвоката он выбрал наобум, так как опыта в подобных делах не имел. Вскоре после войны, когда всплыл приказ о расстреле, казалось: все останется шито-крыто. То, что злая участь постигла только бедняжку Ярошову, выглядело просто трагической случайностью. Такой же случайностью стало и то, что из всех оставшихся в живых именно отец Ярошовой обвинил в ее смерти Влка: просто он жил довольно далеко отсюда, потому и ничего не боялся.

Дело в том, что выходка Влка — о ней вскоре заговорила вся округа — имела неожиданные последствия, и он никак не мог их предвидеть: чем меньше окружающие верили в его непричастность, тем сильнее его опасались. Влк основал организацию участников Сопротивления и посвящал ей все свободное от школьных занятий время. Чем больше у него появлялось должностей и званий, тем глуше звучали критические голоса. В один прекрасный день ушел на покой директор школы, и Влк оказался старшим по должности в оставшемся без начальства учительском коллективе. Светило ему и место инспектора школ. Тут-то в его жизни и появился незнакомый крестьянин, дочери которого он в самые тяжкие годы дал и крышу, и стол, и постель…

— К сожалению, — неожиданно прервал его адвокат, — незадолго до конца девушка написала ему, что вы, по всей видимости, предатель и она вас опасается.

— Ленка?! Этого не мо… — задохнулся Влк. До сего момента он был твердо уверен, что обвинение основывается на бездоказательных слухах.

— Письмо, — сказал адвокат, придвинувшись еще ближе, — у прокурора области. Оно — главная улика.

В душе Влка все кричало. Ленка! Его Ленка, за которую он готов был сжечь руку на огне… У него сразу же — как при той роковой встрече с комиссаром — вспотели руки, и, казалось, гудящая центрифуга отсосала кровь из мозга и мышц. К сожалению, он уже знал, что это: животный, панический страх перед неизвестным человеком, поджидавшим его, Влка, в выложенном кафелем — эти стерильно чистые кафельные плитки почему-то вселяли в него наибольший ужас — помещении то ли с топором, то ли с веревкой. Он и читал, и слышал, что через это мучительное испытание с честью прошли даже те, кого он подозревал в мягкотелости, как, например, инспектор Кроупа; он понимал, что следует держаться по возможности более достойно, но ничего не мог с собой поделать — это было сильнее его; он даже дрожь не смог унять. О Боже, в отчаянии думал он, откуда у меня, такого умного, сильного борца за правое дело, такая слабость?!

Он поднял страдальческий взгляд на адвоката и прошептал:

— Что же мне делать?

— Повидаться с ним, — сказал адвокат, улыбнувшись Влку. — К несчастью, он вас вызывает. Но к счастью, — добавил он заговорщицки, — это мой друг.

В том, что он не врал, Влк убедился, едва переступив порог канцелярии. Дородный молодой мужчина за казенным столом хранил неприступный вид лишь до того момента, пока секретарша не прикрыла дверь.

— Привет, Мирда, — тотчас сказал он адвокату. — Как добрался до дома?

Словно Влка здесь не было, он обнял адвоката за плечи и повел к окну, оживленно болтая о какой-то вечеринке, которая затянулась допоздна. Потом он понизил голос; Влк был уверен, что говорят о нем, пока не заметил на щеках адвоката красные пятна. Вначале он решил, что у того подскочила температура, но, приглядевшись, понял: румяна. Взглянул на приятелей повнимательнее, и его передернуло: педики! К педерастам он всегда относился с опаской. Решив немедленно подыскать другого защитника, он уже без всякой почтительности глядел на прокурора, который тем временем уселся за стол; да, от него несло теми же духами.

— Похоже, — проговорил прокурор ледяным тоном, — ваше дело швах. На три виселицы хватит.

От такого внезапного удара у Влка перехватило дыхание: вот так поворот. В голове поднялся знакомый шум, от неожиданной слабости подкосились ноги. Однако он собрал все силы и крикнул:

— У вас нет доказательств! Письмо какой-то слабоумной бабы…

Он спохватился (хотя и напрасно), что его может услышать старик Ярош, и голос его оборвался.

— Да ладно, будет вам! — сказал прокурор насмешливо, раскрыл папку и вынул из нее большую глянцевую фотографию.

Влк с трудом узнал себя. Пиджак смят, волосы растрепаны, выражение лица — затравленное, хотя охота только что закончилась, причем успешно: над ним горел комиссар Хофбауэр. Ко всем его неприятным ощущениям прибавилась дурнота.

— Вам и этого, — саркастически спросил прокурор, — недостаточно? Вы забыли, что протоколы имеют копии?

— Но их я не подписывал!