Паладинские байки

– Поймет, конечно. На самом деле здесь все по-фартальски отлично понимают, просто это для них язык приезжих. Здесь даже местное чиновничество по-кестальски говорит, если только дела не касаются общефартальских вопросов. Внизу, в долинах, то же самое, просто не так в глаза бросается. В Кастель Сальваро ты не замечал, потому что из приличия при тебе все говорили по-фартальски, так-то мы обычно по-своему разговариваем. А разве в Плайясоль не так, что ли? У тебя иной раз до сих пор это ваше характерное «ль» вместо «л» проскакивает, где не надо, и словечки ваши особенные.

Оливио парировал:

– А у тебя зато «йй» вместо «ль» вылезает иногда. И еще ты частенько «б» и «в» почти одинаково произносишь. Но, знаешь, это все равно ерунда по сравнению с Жоановым сальмийским акцентом.

Робертино хихикнул:

– Да уж, но зато по-сальмийски ругаться хорошо. Вот говорят, что самая выразительная в Фарталье ругань у нас, кестальцев, но это неправда. Выразительней всего – сальмийская. Я как-то слышал, как Жоан барана Джулио распекал за то, что тот тренировочный меч сразу в трех местах сломать умудрился, так прямо заслушался. Вроде все понятно, сами слова по отдельности, а вот по-нашему так не скажешь, и по-фартальски тоже… Недаром у них даже жанр такой есть – нецензурная поэзия... Ладно, нам пора ехать, если хотим к обедне в монастырь успеть. А то после обедни в этих горных монастырях ворота закрывают, и будь ты хоть сам король – до заутрени не откроют.

Действительно, паладины добрались до Кантабьехо лишь к полудню, а ведь еще от деревни к самому монастырю не меньше получаса взбираться нужно было. Но все-таки успели за час до обеда, и постучали в ворота. Привратница, увидев в окошко двух парней на лошадях, недоброжелательно осведомилась, кто такие и есть ли у них разрешение на посещение монастыря. Робертино спешился и ответил:

– Мы – королевские паладины Оливио и Роберто, сестра привратница, – он отвел полу плаща, чтобы было видно мундир.

Привратница проворчала:

– Ишь ты, паладины… Почем мне знать, что настоящие?

Робертино пожал плечами, полез во внутренний карман мундира и достал отпускное свидетельство, подписанное его наставником и заверенное печатью корпуса, и протянул в окошко. Оливио сделал то же самое. Привратница долго изучала бумажки, надев на нос толстые очки в медной оправе, но потом вернула обратно и неохотно отворила калитку:

– Ну заезжайте, паладины… – и проворчала под нос:

– Пусти козла в огород… всех девок перепортят, хоть и паладины… – и она позвонила в колокольчик, привлекая внимание монахини-попечительницы странноприимного дома.

Не обращая внимания на ее ворчание, паладины прошли в монастырский двор, куда уже спустилась пожилая монахиня. Они поклонились ей:

– Приветствуем, сестра. Мы приехали к настоятельнице, преосвященной Аглае, с письмом от графа Сальваро.

Монахиня взяла за уздечки их лошадей:

– Тогда идите в трапезную, сеньоры, матушка сейчас там. Я позабочусь о ваших лошадях. И плащи давайте, в монастыре тепло.

В трапезной и правда было тепло. На столы келарь уже накрывала к обеду, и аббатиса ходила вдоль столов, придирчиво проверяя, все ли в порядке. Паладины переглянулись: аббатиса производила впечатление очень вредной особы. Робертино решительно двинулся к ней:

– Добрый день, преосвященная аббатиса!

Она обернулась, смерила их взглядом:

– Паладины! Хм… очень кстати, – посмотрела на Робертино пристальнее и воскликнула:

– Ты, что ли, Роберто Диас Сальваро и Ванцетти?

Он кивнул. Тетка подошла ближе:

– Вырос-то как, племянничек, на паладинских харчах. И что тебя сюда принесло? Только не ври, что тетку повидать захотел – в жизни не поверю.

«Еще бы, век бы тебя не видать, дорогая тетушка», – подумал Робертино. И сказал:

– Мы приехали по личным делам, тетушка Аглая. Мой друг Оливио получил известие, что его кузина Луиса Альбино состоит в вашем монастыре послушницей. Вот письмо от моего батюшки, – и он с поклоном протянул тетке конверт.

Она взяла конверт, но не открыла сразу, а пристально посмотрела на Оливио. На ее лице отразилась крайняя досада, но она быстро овладела собой. Развернула письмо, прочла. Снова глянула на Оливио:

– Значит, кузен… Полагаю, ты можешь доказать, что ты действительно сын Лауры Альбино?

Паладин молча полез во внутренний карман и достал копию своей метрики, сделанную в Кастель Сальваро и заверенную подписью графа. Аббатиса взяла, развернула:

– Хм… как любопытно. В оригинальной метрике тоже пробел вместо имени отца? – она в упор посмотрела на паладина, но Оливио не отвел глаз и оставался безмятежным (хотя одни боги знают, чего ему это стоило). – Твоя мать, что ли, сама не знала, от кого тебя прижила?

– Нет, преосвященная, – спокойно сказал Оливио. – Я родился в законном браке от человека, который на тот момент был мужем моей матери. Но его имя в копию не попало, потому что оно не имеет значения. Отец от меня отрекся, и я отказался от его фамилии.