Паладины госпожи Франки

О том, как он умел своей мыслью одухотворять своих «верных», своими манерами очаровывать и влюблять в себя, своею стальной волей вязать всех и вся в неразрушимый узел — о том вскользь говорил Лео, которому, единственному из его приверженцев, удалось избегнуть чар. Да, с опасным человеком соединила меня судьба, дай бог чтобы мимолетно!

Обратно мы возвращались с несколько большей пышностью, чем шли туда. Привезли корабельных плотников и листовую медь (пробоина оказалась, по сути, пустяком и скорее предлогом для отлучки). К тому времени, когда нашему змею позолотили брюхо, явился караван, привезший тюки странной беловато-серебристой ткани. Один из сопровождающих попросил у гвардейца стопку водки, плеснул на край полотна, поднес огонь. Спирт разом вспыхнул, материя осталась невредимой и даже чуть посветлела.

— Асбест, — объяснили девушки. — Кое-кто в Эдине его не то что прясть, а и кружево из нити плести научился, но уж сие нам без надобности!

Еще позже и под сильной охраной пришли две крытые повозки, груженные бочонками, запеленутыми в ту же «асбестовую бумагу» (так ее называли, когда волокна не были скручены). Их бережно внесли на корабль, находящийся на плаву, вкатили в трюмные отсеки, расположенные в центре, поверху и понизу устелив их негорючей мануфактурой.

— А теперь помолимся Аллаху, чтобы на вас никто не напал, чтобы море было спокойным, а дно у берегов — чистым, — под конец сказали братья Зеркала. Совершили намаз и отбыли восвояси все, кроме одного.

— И мы с отцом Леонаром уезжаем, тезка, — вздохнула Франка. — Не хотите составить компанию для прогулки по горам и долам — рука у вас на диво легкая? Тем более, Ибраим Смит и без вас управляется.

Но я отказался: хватит, погулял от корабля довольно! И что это за груз такой?

Его гэдойнская светлость поджидал в порту «Эгле», можно сказать, в одиночку: двое его офицеров-гвардейцев из самых доверенных — и всё. С самой печальной миной выслушав мой отчет о происшедшем, вдруг предложил:

— Хотите, кэп Роувер? Снимем с «масла» пробу.

Пошли мы двое, офицеры и тот чужеземец, который с нами прибыл. Снадобье, помещенное в малый шаровидный сосуд из глины, нес он. В пустынном месте за городом, между узкой полосой леса и морем, герцогские люди отыскали клочок бесплодной, каменистой земли. Мастер взял шарик щипцами и бросил на булыжник поодаль от себя. Сосуд разбился, и его обломки вспыхнули полупрозрачным, слегка зеленоватым пламенем. Пламя горело около четверти часа: когда оно угасло и мы подошли ближе, всё вокруг него было черно и хрупко, а камень расплавился и застыл потеками.

— Если захотите быстро и верно, придется поджечь, — равнодушно пояснил тюрок на своем странном жаргоне.

— Да… Вот что, капитан, не будем рассказывать ее светлости, когда она возвратится, что за дьявола она выкупила из ада, — с наимягчайшей интонацией попросил меня господин Даниэль.»

— Вот он, здешний тотем, — на ветке сидит и честит нас почем зря, — отец Леонар ткнул пальцем в небо.

Серая векша с перепонками между лапок в последний раз цокнула на лыжников, спланировала на ветку пониже и затем — на другую сосну. Пласт снега ухнул вниз миниатюрной лавиной, возбудив шуршание и шелест по всей кроне до самой земли.

— И одета, кстати, точно храмовая плясунья у гябров, — добавила Франка. — Символ, куда ни кинь!

— Откуда вы знаете про плясуний? Хотя я же и рассказывал, наверное, — Лео шел впереди, торил дорогу снегоступами, проламывался сквозь кустарник. За те летние и осенние дни, что бродил вместе с Франкой по северу Лэна и Эрка, он заматерел, оброс толстой бородой и приоделся: суконная куртка на меху и такие же штаны, валяные сапоги с высокими кожаными калошами и видавший виды лисий малахай, широченная задняя лопасть которого крыла шею и спину до лопаток, а чуть меньшая передняя лезла в рот при всякой попытке заговорить. Сзади два проводника из местных, облаченные сходно, но подбористей и без горских мотивов (коими являлись шапка и калоши), направляли «отца», как снеговой каток. Замыкала шествие Франка. Ее принарядили только недавно, уже на морском варангском побережье: собачья куртка пузырем, длиною до колен, вязанная в семь цветов шапочка и такие же гетры великолепно дополняли ее любимую штопаную юбку, кофту «с горлом» и шнурованные башмаки, на которых крепления лыж протерли последнюю краску.