Палата № 26. Больничная история

Тот, с которым глазник Федоров и я шли на выборы в одной партии – Российское движение демократических реформ… Провалились, правда, но шли, шли вместе.

Чудеса. Странно. А может быть, и нет… Может, я обидел его чем-то? Да нет, как я мог… Просто устал, устал он от моих почти невыполнимых просьб.

А история с Гергиевым Валерием Абисаловичем. Просил Валерий Абисалович разрешения у мэрии, у того же Собчака, купить себе квартиру на набережной Робеспьера, напротив Крестов.

Крепко было вбито в нас рабское начало, еще со времен древлян или еще каких-то наших предков, мазавших кровью детской гигантских идолищ, чтобы получить разрешение или там благословение на любое дело… Понятие «частная собственность» еще не проникло в наше сознание окончательно, понятие «купить-продать» тоже было чем-то немного неприличным, – короче, чтобы купить, считалось необходимым попросить у начальника разрешение. Вот и я прошу разрешения у Собчака разрешить Валерию Абисаловичу Гергиеву купить за свой счет квартиру на набережной Робеспьера.

Собчак немедленно дал разрешение Гергиеву – разрешение купить квартиру за его собственные деньги на набережной Робеспьера.

Иду в комиссию по квартирным делам.

Сидит за столом некто, уже довольно важный. Вокруг по стенке – просители с бумажками.

Подаю документы Гергиева и бумагу от Собчака.

– Придите завтра. Надо подумать.

– ?

– Подумать надо! Не поняли? Надо подумать.

Прихожу завтра, мизансцена та же: он во главе стола, вокруг просители с бумажками.

– Разрешаем купить. Цена за один квадратный метр… – И он называет мне какую-то безумную, невыполнимую абсолютно цену в долларах, по тем временам совершенно фантастическую.

– Вы что, с ума сошли? Квартира большая, это же миллионы – нет у Гергиева таких денег!

– Нет – значит не купит!

– Откуда взялась эта безумная цифра за квадратный метр? Ведь Собчак распорядился.

– Не Собчак цену назначает! Комиссия подумала и решила. Все! Идите. Следующий!

Вот следующий день. Опять еду туда же.

Мизансцена та же. Этот тип опять в кресле за столом. Вокруг по стенкам просители с бумажками.

– Опять вы? Я же сказал вам…

– Поймите, сумма, которую вы назвали за квадратный метр, фантастически велика! Нет таких денег у Гергиева! А городу нужен руководитель Мариинки такого уровня! Необходим!!!

– Если ТЕБЕ так люб ТВОЙ Гергиев, так и отдай ему свою квартиру.

Вот она!!! Вот и вскипела она во мне наконец – скрытая моя кавказская кровь! Вот тут и выдал я ему по полной программе! Угрожал и президентом, и связями, и прессой, и многим другим, о чем сейчас и вспомнить страшно.

А просители по стенкам – шепотком – правильно… правильно!..

Ну, кончилось.

– Любочка, дайте мне чистые бланки по Гергиеву.

Люба дает, возникает на бумажке совсем другая цифра, немалая, конечно, но в десятки раз меньшая, которую, конечно, поднапрягшись, но сможет выплатить Гергиев.

Вышел я из мэрии, сел в свой «жигуль» и поехал домой. Еду и через некоторое время с недоумением замечаю, что встречные автомобили что-то мне сигналят, моргают… Я еду и еду. Чего это они? И где-то в середине пути понимаю, что еду я по встречной полосе, нарушая все и вся, – счастье, нет милиционеров.

После этой операции удалось мне «выбить» БЕСПЛАТНО квартиру для инвалида, боевого офицера, участника боев на Халхин-Голе, который жил с женой, дочерью, ее мужем и двумя детьми в одной комнате. Долго мразь эта чиновничья из мэрии издевалась над ними: давали четвертый этаж без лифта. А как он без ног-то, в коляске? Но все-таки все у меня получилось. Отдельная квартира после одной комнаты – рай!

Да, но о чем я? О засилье «концептуалистов», о невозможности цензуры и о тупике, в который заводит театр современный постмодернизм – вот с чего я начал.

А занесло куда?

Кстати – закон о культуре разработан нашей комиссией по культуре с моим участием…

Вот – раздел второй, статья восемь: «Неотъемлемое право каждого на культурную деятельность…»

Статья двенадцать: «Право каждого на выбор формы своего художественного произведения…»

Или Конституция России, статья сорок четвертая: «Каждому гарантируется свобода литературного, художественного, научного и других форм творчества».

Мы, памятуя разгоны московских выставок, ругань Хрущева в Манеже, судьбы Мейерхольда, Филонова, Малевича, Таирова, судьбу МХАТа 2-го, повсеместного оплевывания Эфроса и других, то есть уничтожение всего необычного, нового, всячески пытались защитить это новое, дать развиваться ему беспрепятственно, обогащая, разнообразя палитру культуры.

Грубо говоря, «твори! выдумывай! пробуй!».

И вот творцы, боязливо поосмотревшись, обвыкнув, потихоньку осмелев, стали творить. Сначала полился со сцены полновесный, полноценный мат. Ибо это жизнь! Потом пошли совокупления. Ибо это тоже жизнь!

«Это жизнь, это правда ее! Запретить не имеете права! Закон на нашей стороне!»

И действительно, закон провозглашает свободу творчества.