Палата № 26. Больничная история

И постепенно – пошло-поехало… Голые… бояре с айфонами… педерасты… Подключились все режиссеры, почти все. Еще бы! Все можно оправдать, любую нелепость можно выдать за шедевр, оправдывая непонимание «недоразвитостью» зрителя… Отелло почему-то белый. Хотя он и кричит: «Черен я! Черен!» Спрашиваю я, почему белый?

– Как? Вы не поняли?

– Нет, извините…

Пожимают плечами: ну что с ним, дескать, разговаривать… с дураком… Причем самое интересное: чем бездарнее режиссер – тем больше «новаций», тем больше гонора… тем навороченнее «непонятное»…

Но вот:

Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.

Или:

Я сам.
Глаза наслезненные бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!

Черт знает что! А вот Пушкин Александр Сергеевич что бы сказал, прочтя такое?! Пушкин, гений, со своими ямбами пятистопными что бы сказал?

– К барьеру! За издевательство! – И перчаткой по физиономии – хлясть!

А если его, как и меня, по непонятной причине при чтении этих строчек вдруг словно током ударит?..

– Человек, одинокий, страшно больной, хочет освободиться от любви, от сердца – ему одно остается: выскочить, выскочить оттуда, из сердца! Не может! Остался с болью, с кошмаром… Маяковский…

Любая форма, самая неслыханная, годится, если она рождена гением! Ну хотя бы талантом! Любая!!! И – болью, болью за людей, и озарена светом…

Но как легко замаскироваться под талант, не обладая ничем, кроме наглости, как легко прикрыть свою наготу новаторской мишурой!..

Ну, и что делать? Разоблачать? Клеймить на собраниях?

Ни в коем случае. Никогда. Единственно – противопоставить всей этой чепухе нечто, что Станиславский называл правдой чувств и истиной страстей в предлагаемых обстоятельствах.

Чтобы внутренняя жизнь персонажей заворожила зрителей. Чтобы возник Человек на сцене – неповторимый и настоящий…

И вижу я, запыхтят сигаретами Товстоноговы, Ефремовы, закричат из глубины пустого зала Любимовы и многие другие, отчаиваясь, радуясь, негодуя и торжествуя, используя то драгоценное, что осталось после ухода формальной волны. А что – в этой волне и жемчуг даже иногда попадается.

Недавно видел «Онегина» в Вахтанговском театре в постановке Туминаса. Великий спектакль! Поставлен якобы формально, но для меня Туминас открыл заново Пушкина, я еле сдерживал рыдания в конце спектакля.

Вот вам и концептуалист!

Тэкс. Ну-ка, градусник! Что там? Мама родная! Тридцать восемь и пять! Здрасте! Приехали. Может быть, градусник бракованный? Буду ждать врача…

А актеры? Что, помалкивают? Многим нравится. Очень многим нравится концептуальная режиссура. А кому нет? Да что актеры. Это мне легко говорить. Все мои роли, сделанные и несделанные, – за спиной уже… Чего ждать? Да и чего и кого бояться?

А что молодому? А что не народному? Ведь полнейшая зависимость от обстоятельств, от хозяина, от того, что «дадут – не дадут», не дай бог, лишнее скажешь – наживешь врага, да и зарплаты можно лишиться. А как семья, дети?..

Нет уж, лучше помолчать…

Что ж, понять можно.

Страх высунуться, не быть, как все, впитан нами с молоком матери.

Страх и боязнь взять на себя ответственность: пусть кто-нибудь, а я посмотрю…

И еще – онемение всех членов тела при встрече с начальством.

«Из боязни подхалимажа с начальством были просто грубы» (Ильф).

Тоже проявление рабского. Желание «показаться», а не быть…

Шел, помню, съезд ВТО. (Почему, кстати, Всероссийское театральное общество – хорошее название, придумано еще Савиной, – переименовано в Союз театральных деятелей? Потому что называться деятелем почетнее, престижнее, что ли, чем быть просто работником: артистом, режиссером, художником? Нет, деятель! Это вам не фиг собачий.) Ну ладно. Итак, идет съезд СТД. Какой же это год? Я уже депутатом был… Тысяча девятьсот девяносто второй? Девяносто первый?

На этом съезде Ульянов уходил в отставку с поста председателя СТД. Кстати, по тем временам – очень много сделал хорошего. Порядочный, честный человек. И артист замечательный. Спасибо ему.

Так вот. Идет съезд, выступают режиссеры, актеры, директора…

Горячо выступают, говорят о трудностях, о преодолении… Но – все выступления в результате сводятся к одному, и справедливо сводятся: нет денег. Нет денег на декорации, нет денег на костюмы, на зарплату, на гастроли, на ремонт и т. д. и т. п. Одним словом, на все! На все нет денег.

Нашей комиссией по культуре был уже создан закон о культуре и был уже принят и подписан Ельциным. Была там статья, говорящая о бюджетном финансировании культуры: на культуру государство отдает не менее двух процентов от госбюджета и не менее шести процентов от муниципального.