Палата № 69

100 Рожева Палата № 69

Палата № 69

Зулейха открыла глаза, потянула гармошку носка и клюнула пальцем телефон. Восточная песня пьяной славянской мухой задрыгалась по палате. Женщина замычала мелодию всем небольшим, уместившимся в узорчатом жилете телом, но, не удержав музыкальное произведение внутри, принялась тоненько подпевать: «Овозингди согиндим. Келди дарду алам келди. Келди дарду алам келди …» Заводной фольклор потребовал движения. Певица подтянула оба носка, разгладила юбку, потанцевала плечами, поправила одеяло на больном, у кровати которого сидела.

Это был очень большой и очень белый мужчина с закрытыми глазами и отёчным лицом. В рыхлом постельном тесте он напоминал узбекский пельмень чучвару. Зулейха его так про себя и звала. Ей платили за уход и чтение вслух. Зачем читать почти мёртвому – не её дело. Платили хорошо. Больше чем фитнесе, где она тёрла зеркала и таскала гантели. А здесь – сиди себе. В палате тихо, чучвара спит, волоса на пол не уронит. Несколько раз в неделю приезжает жена. Проверять. Но Зулейха не обманывает. Выносит утки, моет, читает каждый час. Вдруг камера или вдруг чучвара всё слышит? Иногда, кажется, что он пытается наморщить лоб. Зулейха даже отсаживается со своей луковой лепёшкой и чтением. Боится, что спящий оживёт и начнет ругаться грубым голосом. Какой же ещё голос должен быть у мужчины, носки на которого она натягивает двумя руками изо всех сил! Но он ни разу даже не шевельнулся.

Читает Зулейха хорошо. Если чего-то не знает, перечитывает по-разному, пока ей не покажется правильным. Работой дорожит.

Танцуя плечами, она допела припев: «Согиндим азизим сузларингди. Согиндим сухбатингди. Овозингди согиндим. Келди дарду алам келди…», что означало «скучаю, дорогой, по словам твоим, скучаю по голосу твоему, вернись из тайны», со вздохом остановила песню и взяла листы с текстом.

– Страница тридцать четыре! – громко объявила она и продолжила, как всегда старательно выговаривая слова: «Протяжный хрипловатый гудок паровоза разбудил СаввУ. Колёса все еще пытались убаюкивАть убаюкИвать мерным перестуком: «Поспи ещё… поспи ещё…», но солнечный луч, прорвавшИсь через узкую щель между занавесками вагонного окна, ласково щекотал веки. Утро… – блаженно улыбнулся он и, приподнявшИсь, отодвинул занавеску. Проснувшееся солнце перекатывалось вслед за поездом по кружевной кромке леса, заливая деревья розовым светом. ПроталИны проталинЫ на снегу сонно зевали черными ртами, как птенцы, навстречу теплу солнечных лучей. Кусты вдоль дороги, присыпанные белой пыльцой раннего утра, бежали навстречу поезду. НахохлИвшиеся вороны, зябко поёживаясь от утреннего ветерка, хмуро сидели на голых ветках деревьев. Сколько раз за последний год он по делам ездил в северную столицу? Не счесть. Но ему нравились эти поездки. Санкт-нкт-Петербург и Москва. Две столицы. Такие разные, как «да» и «нет». Которую из них он любил больше? Трудно ответить. Это как с женщинами. Нравится одна, а женишься на другой. Какая-то мистИка мИстика здесь присут… присут… сто… ство… вала… присуствовала…»

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим в динамике, – проговорил вбежавший в палату доктор. От него не отставала дама, оснащённая по последнему слову техники соблазнения, не считая синюшных бахил.

– А я говорила, он реагирует! – выпалила она, словно продолжая спор, и приказала сиделке: – Читай!

Та растерянно закрутила головой.

– Да с любого места! – прикрикнула дама.

Зулейха забегала глазами по строчкам, прочла срывающимся голосом: «Кусты вдоль дороги, присыпанные белой пыльцой раннего утра, бежали навстречу поезду. НахохлИвшиеся вороны, зябко поёживаясь от утреннего ветерка, хмуро сидели на голых ветках деревьев…», подняла испуганные глаза на даму и доктора.

– Ещё читать?

Веки больного чуть дрогнули, между бровями наметилась розовеющая возвышенность, но титанические усилия нахмуриться привели лишь к едва заметному тектоническому сдвигу лицевой коры.

– Интересно, как удается хмуро сидеть, – пробурчал доктор и довольно констатировал: – Хорошо! Очень хорошо! Думаю, можно продолжить!

– Сергей Николаевич, извиняюсь за вторжение, а массаж мне назначат? – спросила из приоткрытой двери улыбающаяся мужская голова под бодрым ёршиком.

– Порку тебе назначат, Артамонов, и клизму со скипидаром! Я что тебе сказал делать? Оформляться и ждать меня, а не скакать по больнице!

– Понял, не дурак! Есть оформляться и ждать! Приветствую прекрасных дам, удаляюсь! – промурлыкала голова, но не исчезла, а расплющив щёку о косяк, повисла подглядывать.

– А ну-ка, поди сюда, герой, – повернулся к ней доктор.

Появившийся целиком «больной» был наголову выше и вдвое шире доктора, но шутовски подскочил, прихрамывая:

– Я воль, мой фюрер!

– Отставить паясничать! – строго сказал доктор. – Значит так, Артамонов. Твоё место будет здесь. Занимай свободную койку. В бумагах я отмечу. Будем использовать твоё неуёмное словоблудие в терапевтических целях. Твоя задача – как можно больше разговаривать вот с этим пациентом. Зовут его Виктор Кривобоков. Это его супруга Елена. Познакомьтесь.