Палаццо Форли

— Вы не имеете дела с банкирами, синьор конте, потому что ведаетесь с жидами и ростовщиками, которые дают вам деньги под залог, когда… Но это, впрочем, не мое дело! — спохватился он, — а я только хотел заметить вам, что не совсем безопасно выражаться так громко в публичном месте: Монроа недалеко, может вас услышать, и пожалуй, останется не совсем доволен вашими намеками на его счет!

— Пусть его будет недоволен! нам-то что?

— А то, что друг мой Ашиль в двадцати пяти шагах сажает пулю в орех и тушит свечку, да, кроме того, мастерски владеет шпагой… А что он храбр и молодец, в том позвольте мне лично вам поручиться!

— О, вы такой же иностранец, как и он: не удивительно, что вы заступаетесь за него против нас!.. Уж это наша судьба такая!.. voi altri forestieri (вы иностранцы) как наедете к нам, так нам и места у себя не останется! вы соединяетесь и ополчаетесь все вместе на туземцев, перекупаете у нас лучшие произведения и товары нашего края, забираете лучшие места в театрах, волочитесь за первыми нашими красавицами, а мы, простаки, смотрим, да ногти грызем с досады!

— Пустое, синьор! как ни много наберется путешественников в вашей прекрасной Флоренции, все-таки вы — туземцы и более значите, чем мы. Кто же вам мешает тягаться с нами, когда каждый должен нравиться личными своими средствами, успевать собственными силами? Тут кошелек в сторону — и всевозможные ополчения не помогут; вся выгода, напротив, на вашей стороне: вам знакомы обычаи, вкусы, характер, слабости ваших женщин; вы знаете местность, язык, у вас есть возможность переждать случай, мы же, перелетные птицы, понукаемы временем, должны нравиться на срок; мы плохо успеваем выучить ваш язык в короткое время нашего пребывания с вами… мы действуем наугад, наудачу, в потемках… Где нам против вас похвалиться?

— Женщины везде, особенно у нас, любят новизну, интересуются заезжими, привлекающими их любопытство; к нам они привыкли, мы успели им надоесть… Иногда вздыхаем и горим целые года, ловим рассеянный взор, ждем мимолетной встречи, не имеем часто предлога сблизиться, а ваш брат, проезжий, только явится, и все двери перед ним отпираются, все дома принимают ласково пришельца, охотника до картин… Так начинаются знакомства, так завязываются интриги. Ну, дальнейшее зависит от человека: ему лучше знать — чем понравиться! (Граф поправил свой ярко-голубой галстук и взглянул самодовольно на обруч, служивший ему перстнем). Ваш приятель, впрочем, может вам засвидетельствовать, как устроиваются эти проделки: спросите у него, как он похаживает в палаццо Форли!

— Палаццо Форли?.. Что такое палаццо Форли?

— Неужто вы до сих пор о нем не слыхали! Это один из самых древних домов у нас… обветшал, запущен ужасно, это правда, но в нем сохранилось еще знаменитое собрание очень хороших и дорогих картин. Ваш француз там беспрестанно: не то картины собирается купить, не то ухаживает за синьориной… уж про то черт знает, а не я!

— Синьорина? а кто она такая? молоденькая, хорошенькая?..

— Как? он вам и этого не сообщил, ваш де Монроа?.. Хорош же друг! Синьорина, вот видите, не кто иная, как падрона дома, маркезина Пиэррина Форли, сирота, сестра этого повесы и сорванца Лоренцо, последнего, во всех отношениях последнего маркиза из рода Форли… Живет она себе одна, покуда братец кутит в Венеции, никуда не показывается, никого не принимает; только одно исключение из общего правила сделано в пользу обольстительного парижанина; а так как девушке лет с двадцать — самая пора! немудрено, что вашему другу с ней очень не скучно!

— Но хороша ли эта маркезина?

— Гм, так себе, говорят, что недурна!.. я так слышал. — И eccelenza беспечно, с совершенно равнодушным видом, стал рассматривать набалдашник своей трости.

В это время на него исподлобья были обращены маленькие, сероватые и вечно прищуренные глазки его приятеля, командора: какое-то злобное удовольствие сверкало в этих глазах, осененных густыми рыжеватыми бровями; они точно читали внутреннюю досаду в душе беззаботного на вид обладателя странной трости и смешного перстня; они будто ловили на лице его приметы сдерживаемого волнения и замешательства.

Вообще синьор комендаторе, очень спокойный и безучастный, когда разговор относился только к одному Ашилю, начал быть внимательным, как только коснулись палаццо Форли и самой маркезины; но наружность его сохранила прежнее спокойствие и ничто в нем не изобличало любопытного наблюдения.

Молодой путешественник, напротив, вовсе не скрывал своего любопытства и подробно расспрашивал графа о палаццо Форли, о маркезине и обо всем, что к ним относилось. Граф довольно отчетливо рассказал: кто были прежние Форли, как они были богаты и сильны, как постепенно обеднели, вследствие того, что несколько поколений сряду переженилось на каких-то интригантках из самой грубой черни, «за что все родные и свойственники дома Форли очень справедливо. от него отступились и отреклись!» — прибавил наш рассказчик с благородным негодованием истинного и прямого потомка Карла Великого и Юлия Кесаря.