Скоро два месяца как Джойс колесит по округе, развозя ящики, которые выдает ей человек из Хайфы. За это время она не раз видела, правда только при лунном свете, и благоухающие апельсиновые сады Петах-Тиквы, и скученные виноградники Ришон-ле-Циона — ив каждое из этих мест, где растят фрукты и делают вино, доставляла свой смертельный груз: оружие и патроны. Она выучила чуть не наизусть изрезанную береговую линию от Тель-Авива до Яффы, знает и силикатную фабрику первого, где по дюнам бредут верблюды с кирпичами на горбе, и узкую, с пестрыми товарами, базарную улицу второго. На окраинах Яффы, где ее поселили в еврейском квартале в крошечном домике с балконом, она прекрасно знала, в каком месте перейти трамвайную линию и встретиться с посланцем, который передаст дальнейшие указания. Днем она обычно отсыпалась дома, но однажды для разнообразия. чтобы отвлечься от ночной жизни, вышла в город при свете дня и, к своему удивлению, обнаружила, что стены домов, которые запомнились ей лишь как нависающие тени, на самом деле покрыты яркой цветной штукатуркой — охристо-желтые, небесно-голубые, розовые и даже цвета давленой земляники. В сумерках она вышла на берег и уселась напротив старого заброшенного здания — в его пустых стенах гулко ухал прибой. Смотрела, как местные рыбаки, подоткнув до колен джеллабы, входят в волны и забрасывают сети. У конспираторши выходной, что ж, он прошел отлично. Безумие, конечно, но, как это ни странно, казалось, она нашла наконец свое истинное призвание, потому что в последние недели все ее чувства, обостренные до предела страхом, риском и необходимостью действовать без промедления, давали ей то редкое ощущение полноты жизни, которое она давно пыталась обрести — сначала в танцах, затем в живописи и, наконец, в любви и физической близости. Фрумкин, выбрав ее, наверняка знал, что делает. Он догадался, что ее увлечение сионизмом, пусть даже искреннее, в лучшем случае преходяще. Азарт, порожденный опасностью, — вот что в действительности вечно движет ею.
Она думала о Роберте Кирше. Наверно, он ее разыскивает. Теперь она — его добыча, его цель. Ей не хватало его, его восхищенных взглядов, его пылкости. Ей не хватало его в постели. Но вспоминала она о нем — и, как ни странно, о Марке — словно о людях из другого мира. А она перешла в мир недомолвок и слухов. Как-то краем уха она услышала разговор товарищей-конспираторов, что в Иерусалиме бунты, что британские власти в панике и никаких больше вечеринок в саду. Джойс представила колониальные дома без слуг: какая вечеринка в саду без садовника, какой прием без обслуги? Арабские мятежи, как она поняла, пришлись очень кстати: у полиции теперь связаны руки. Она подумала о Роберте и попыталась представить, как он себя повел бы в минуту опасности. Но думала о нем с нежностью, как о ребенке, который участвует в баталиях на школьном дворе, где угрозы скорее воображаемые, чем реальные.
В этот вечер, в убаюкивающем бледном свете августовского солнца, она рано заснула, но около полуночи вдруг пробудилась: кто-то был в ее комнате.
— Спокойно, — сказал Фрумкин. — Это я.
Он сидел в темном углу на краешке стула, который был для него явно мал. Дымил сигаретой, и когда сделал очередную затяжку, кончик ее вспыхнул оранжевым. Джойс, а она спала без одежды, поспешно прикрыла грудь простыней.
— Питер! Вы что, постучать не могли?
Она слышала, что он уехал из страны. Может, действительно уезжал на некоторое время.
Фрумкин подошел и сел рядом с ней на кровать.
— Вы отлично поработали.
— Может, вы выйдете и подождете пять минут. Мне надо одеться. — Она произнесла это вяло и тут же запрезирала себя. Она давно не школьница, ей ли, нарушившей уже столько запретов, жеманиться.
Фрумкин вышел на балкон, оставив застекленную дверь открытой. Она задернула занавеску, зажгла лампу у постели, привернула фитиль и накинула платье.
— Готово! — крикнула она.
— Как нам с вами повезло, — сказал Фрумкин, возвращаясь в комнату. — Каждый второй британский солдат продает оружие арабам. Вы не поверите, как много его таинственным образом исчезает из оружейных. Якобы его теряют. Для британцев это выгодная торговля.
— А я думала, вы в Америке.
— Был там. Кино почти готово к показу. Обречено на успех. Кое-какие проблемы с нашим таможенником в хайфском порту. Понадобились дополнительные вложения — зарплаты растут. И он не виноват. Но все равно дела не очень. У меня такое ощущение, что еще немного, и с «реквизитом» пора завязывать. Разве что мы уговорим «Метрополис» снять еще один фильм в Иерусалиме, что, конечно, маловероятно, согласитесь.
Он стоял к ней вплотную.
— А на вашем участке есть проблемы?
— Нет, никаких, — ответила она. — От Роберта Кирша ни слуху ни духу.
— Ну, это неудивительно.
— Почему? Я думала, он будет меня разыскивать. Он очень упорный.
Фрумкин быстро глянул на нее. Казалось, его застали врасплох. Она заметила этот взгляд, но не придала ему значения.
— Мятежи. Думаю, наш капитан этим занят.
— Не смейтесь, он хороший человек.
— Вы так считаете?
— Может, не для вас.