Палец. Отрезанный цензурой

Мужики приехали через три часа. Аркаша, может быть, и позвал бы только одного из них, но у Толика была пила, но не было машины, а у Семеныча была машина, но не было пилы. И дабы не ставить себя в глупую ситуацию выбора, Аркаша решил позвать их обоих. Пока мужиков не было, Аркаша занес в дом двери и окна, да наметил срезы. И ждал их, как ему казалось, во всеоружии. Да только стоило им расширить окна до необходимого размера, как обнаружилось отсутствие пены, ее-то у таджиков он забыл прихватить, не смотря на то, что за нее тоже было уплачено. Тогда решено было переместиться на крышу.

Стропильный каркас пару дней поливало дождями, но, стоявший с утра солнечный жар, успешно высушил балки. Аркаша стоял под скелетом имлел от восторга, представляя, как по утрам он будет открывать окно мансарды и любоваться рассветом, лучами пробегающими по дальним лескам, по кислотно-зеленому озеру и дальше по чернеющему полигону химического завода. И никаких тебе извращенцев на ближайшие пятнадцать километров.

На втором этаже был установлен циркулярный станок и подключен к проводке. Аркаша нарезал обрешетку и, пока мужики крепили ее к стропилам, да прокладывали рубероид, затащил в дом буржуйку и сварганил супец на бычьих костях. Мужики пристукивали ложками, да нахваливали похлебку, так хороша она была после проведенных в работе часов. А после обеда настал и Аркашин звездный час.

Начали снизу, как положено. Толик придерживал лист, а Аркаша исполнял коронку. Гвоздь за гвоздем. Закрутил, нажал, вошел. Аркашин волшебный палец, был быстрее любого молотка.

Когда уже пошли третьим рядом, Толик не выдержал и спросил, явно решив зацепиться с Аркашей языками на его вотчине:

– Я вот, Аркаш, который раз смотрю, и не врублюсь никак. Шляпки ж врезаться должны в палец-то.

– А у меня чувствительность отсутствует, как факт. А мозги присутствуют, как данность. Так что я такими вопросами не задаюсь, – не понравился Аркаше тон товарища.

– А с бабами как без чувствительности? Уничтожаешь? – продолжал Толик

– А с бабами по-разному, – усмехнулся Аркаша, Толик явно напросился, на ответ, – Тебе вот на меня никто не жаловался? А мне на тебя…

– Жаловались?

– Пожалеть хотели.

Семеныч, стоявший под кровлей, хмыкнул, успех явно был за укладчиком. Толик, скатился по лестнице и сделал вид, что пошел за новым листом гофры. Аркаша довольно продолжал давить гвозди.

– Ты своего соседа-то видел? – спросил вдруг Толик, на удивление спокойно, после явного поражения.

– Видел, нормальный вроде, – бросил Аркаша, не замечая, подвоха в вопросе.

– А ниче, что он Муси-Пусик? – уже с прямым вызовом спросил Толя

– Че? – на этот раз Аркаша наезд почувствовал, и если бы не узкая щель, между обрешеткой и листом – тут же без страха спрыгнул бы вниз и поговорил бы с Толиком поближе.

– Жопник он, – гоготнул Толик.

– С чего ты взял? – сдерживал себя Аркаша.

– Так они вон, – победно по-ленински указал Толя, – сосутся за домом, щас письку совать начнут.

Аркаша глянул на соседский участок и обомлел: на коврике, ни от кого не скрываясь, лежал очкарик и лобызал личность явно мужского пола. У Аркаши закрутило в желудке, кровь прилила к лицу, и зашевелились волосы на спине. В другой раз, он решил бы, что ему померещилось, но не может же галлюцинация быть массовой. Просто никак не укладывалось в голове, как так могло случиться, что убегая от вездесущего московского изврата, он столкнулся с ним здесь, в месте, которое по определению не могло привлечь гламурно-озабоченную часть московской агломерации. Его мечта осыпалась на глазах. Этому не бывать, решил он и повернулся к лестнице, чтобы слезть с крыши и разобраться с образовавшимся несоответствием. Но лестницы не было. Толик, наглым победоносным взглядом смотрел на него снизу вверх.

– Аркаш, а ты че любитель посмотреть да? Специально выбирал поближе, чтобы лишних глаз не было, – жалил его Толик, – Семеныч, Аркаша-то у нас оказывается петух. И место се нашел зачетное. Петухов же на конек садят?

– Петухов садят на кол, – сказал Семеныч, – но я бы на твоем месте заткнулся и вернул лестницу.

– А нехрена было моих баб трогать, тоже мне царь горы нашелся, вот пусть теперь сидит и смотрит, как петухи спариваются, мож научится чему.

Пока Толик внизу балаболил, Аркаша раскидывал мозгами. Отмудохать пацанка проблемы не решит, укладчик, может и позволил бы себе такую роскошь, да наличие Семеныча не позволяло проявить слабость. В бригаде бы не поняли. Малолетка переиграл его, удачно воспользовавшись моментом, что собственно и делал всегда сам Аркаша в сторону Толика. С тем, что происходило на соседском участке, нужно было разбираться сейчас.

Одним движением руки Аркаша оторвал доску обрешетки, с хрустом разорвал ее пополам и прицельно замахнулся в сторону лобызающихся. Вэтот самый момент туша его стала по инерции скользить по крыше и доска пошла мимо цели. Она звучно врезалась в окно соседского дома, разбрызгав во все стороны стекла. Целующиеся подскочили, как ужаленные и спрятались за угол дома. Аркаша раскатисто захохотал.

– Э слышь, жопники, вы че охренели совсем! В курятник слились и там петушитесь!

Юра показался из-за угла:

– Извините а мы вам че чем-то помешали?

– Вид портите

– ну вообще, это как-бы частная собственность, – присоединился к Юре его партнер, – Это наша земля че хотим то и делаеми.

– А ты где правдорубка такая еврейская выискалась?

– Это не ваше дело, – продолжал второй, хотя Юра уже тянул его в дом.

– НЕ мое? – наигранно удивлялся Аркаша – А про закон против гомосятины слышал?

– А где тут несовершеннолетние?

– А вот стоит, – кивнул Аркаша в сторону Толика, – еще и даун, так что вас на пятнадцать лет закрыть можно.

– А вас на сколько? За посягание на частную собственность, – Юра все пытался закрыть болтливому рот рукой, но тот не поддавался.

– Так ты иди, напиши, – махнул Аркаша рукой в сторону Москвы, – тока это ветер был – у меня и свидетели есть. А твой любовник свидетелем не считается. Ах да, на суде придется раскрыть, что вы любовники, опять пропаганда получается. Опять статья. Двух евреев гомогеев, разъегорили в очко.

– Фашист! – остервенело крикнул споривший Юрин друг.

Аркаша не стал ничего отвечать, он спокойно взял вторую половину доски и запустил в дружка. Тот развернулся и побежал, но то-ли ветер подсобил, то-ли Аркаша это предвидел – доска пришлась точно в бедро, распорола штанину и сбила беглеца с ног. Юра подбежал к другу, помог ему подняться. Из ноги хлестала кровь.

– Это бесчеловечно, – крикнул Юра и, поправив очки, потащил друга в дом. Аркаша хохотал что было мочи.

– Ублюдки, – бросил Толик и тотчас пожалел об этом. В несколько секунд Аркаша оказался около него. Пока Толик увлеченно наблюдал за перепалкой, Семеныч, от греха подальше, вернул лестницу на место.

– Как ты думаешь, Семеныч, – проговорил Аркаша, спокойно удерживая плечи Толика на вытянутых руках, – а не прокатиться ли нам до озера. А не заставить ли Толика помыться, а то от него говнецом несет.

– на Химку-то? Так яйца отвалятся, – спокойно поддерживал его Семеныч.

– А нахрен они ему нужны с таким языком, – закручивал петлю Аркаша.

– Аркаша, я… – начал Толик, потеряв под ногами землю.

– Ты заткнёшься, сядешь в Машину и поедешь с Семенычем домой. – спокойно сказал Аркаша, а потом добавил, – чтобы в бригаде я тебя больше не видел.

Аркаша отпустил Толика, тот амебой скатился на первый этаж и через секунду сидел в машине, не забыв, однако, прихватить свою пилу. Аркаша и Семеныч тоже спустились вниз. Аркаша нырнул в кузов газели и вынырнул обратно с баллоном краски.

– Воевать? – спросил Семеныч. Аркаша кивнул.

– Ты смотри, – предупредил Семеныч, – жопники, они как китайцы, только еще опаснее.

Аркаша похлопал его по плечу и тут же пошел в атаку. Еще с крыши он заметил припаркованный за домом автомобиль. Тот явно принадлежал Болтливому, потому как до сих пор Аркаша его ни разу не видел. Этот-то автомобиль и стал Аркашиной целью. Он, правда, сначала вальяжно прошелся около окон, в надежде что кто-нибудь выскочит и покидаться фразами ему прямо в лицо. Но из дома раздавались крики, Юра и его друг о чем-то спорили между собой. «Они еще и между собой грызутся, – подумал Аркаша, – извращенцы. Вот толи мы, нормальные люди». Не обращая внимания на крики, Аркаша подошел к машине и выписал то, что было угодно его мстительной душе. Затем так же спокойно вернулся обратно, перешагнув через двадцатисантиметровый заборчик.

– А не боишься, что правда заяву напишут? – спросил Семеныч.

– Ага! Щас! это раньше мне шухериться стоило, а теперь я свободный художник, борющийся за очищение нации от скверны проклятой содомии.

– Аркаша, тебе голову надуло? – спросил Семеныч, не ожидавший такого пассажа.

Не успел Аркаша ничего ответить, как недовольный Юрин друг, прихрамывая перебинтованной ногой, подскакал к машине. Он уже не стал ничего кричать, увидев надпись оставленную Аркашей, побоялся. Но в глазах его читалось много больше слов. Он сел в машину и отъехал, когда он проезжал мимо Аркашиного участка, Семеныч наконец разглядел послание оставленное укладчиком. «МУЖЕЛОШКА» – красовалось от переднего до заднего крыла.

– А это от какого слова? – спросил Семеныч

– Лошок, конечно, – сказал Аркаша, и довольно усмехнулся, – сам придумал.

– Ты как тут ночевать-то будешь?

– Да нормально, ружье под боком. Да тем более этого первые же менты примут, перекрашиваться заставят, а иначе статья о пропаганде.

Семеныч вздохнул, посмотрел на Аркашу, пожал ему руку и сел в машину. И вместе с молчащим Толиком и его китайской циркулярной пилой они поехали в Москву. Оставив Аркашу наедине с его «раем».