Она то и дело поглядывает на злополучный бокал вина. Едва дожидается, пока девочка доест и отправляет ее поиграть. Потом кусает губу. Она хоть понимает, как сексуально это смотрится? Вряд ли. Сейчас ее всецело занимают какие-то весьма непростые мысли. Интересно будет услышать, какие.
— Извините меня, — вдруг говорит она.
Серебров чуть мясом не давится.
— Я не хотела вас обидеть и не сомневалась в вашем умении водить машину. Но… это сильнее меня, понимаете? Элькины родители вместе с моими погибли в ДТП, пьяный водитель вылетел на их полосу. Я не очень люблю машины.
Боится. Не сказала, но подумала. И на заднее с ребенком села, потому что боится, и дома все время сидит, хотя выделил же Рому, катайся — не хочу.
— Сядь сюда, — кивает он на диван рядом с собой.
Когда она оказывается рядом, пододвигает к ней свой бокал с вином, а сам забирает глинтвейн. Вот так, Кисточка, за все желания придется платить.
— Я выполнил твою просьбу?
— Спасибо.
— Спасибо в карман не положишь. Хочу благодарность. Поцелуй.
— Что? — нервно сжимает ножку бокала и оглядывается, проверяет, не выскочила ли из детской комнаты племянница.
— Хочу, чтобы ты меня поцеловала.
— Я… сама?
— Ну не все же мне руководить.
— Вы хотите, чтобы ваша жена это видела, да?
— Вероники нет, она ничего не видит. И она бывшая жена, я разведен.
Ему хочется расхохотаться, глядя, как она делает два больших глотка из бокала. Неужели поцелуй с ним — так страшно? А днем была совершенно иного мнения, доставляя ему удовольствие и наслаждаясь властью.
Но сделка справедливая, Кисточка это знает. Поэтому поворачивается к нему и прикасается губами.
До губ не дотягивается. Целует в шею. Ему кажется, он сейчас пережует вилку. Каждый день эта девочка преподносит сюрпризы, каждый день устраивает ему встряски.
Его обычно не так целуют. Не мимолетно и горячо касаются губками, а ласкают языком, делают все, чтобы через несколько часов оказаться в постели. Вот так же, сидя в каком-то ресторане, которого уж давно и не существует, Вероника целовала его и одновременно расстегивала пряжку ремня, чтобы продолжить играть.
А эта и не думает ни о чем таком. Просто целует. Благодарно, ласково, осторожно. Блядь, Савельев, ты дебил. Если она хоть вполовину так нежно к тебе прикасалась, если при этом любила, то ты должен был сдохнуть за нее прямо там.
Он прикасается к ее коже кончиками пальцев, гладит щеку, шею, проводит за ухом и с удивлением замечает, как Кисточка жмурится, словно кошка под руками хозяина. Тяжело для девочки, выросшей в полной, хорошей семье, остаться без заботы и ласки. Ребенок никогда не даст ощущение защищенности.
Интересно, она закрывает глаза, потому что не хочет его видеть? Хочет таять под прикосновениями и представлять кого-то другого?
А ему хочется ее поцеловать, но может вернуться ребенок. Или…
— Десерт желаете? — холодный голос Вероники возвращает их обоих в реальность.
Кисточка вздрагивает и отстраняется.
— Да, молочный коктейль для ребенка и крем-брюле девушке.
— А вам?
Вот стерва, еще и улыбается. Чувствует неловкость Кисточки, получила шанс хоть немного, но уколоть.
— Мой десерт дома.
Когда Вероника уходит, Кисточка долго смотрит на него, задумчиво и грустно.
— Наверное, нужно очень сильно обидеть, чтобы тебя так ненавидели.
— Ты на такое не способна, — усмехается Серебров.
Хочется в это хотя бы верить.
Ребенок счастлив, что ему принесли огромный молочный коктейль с печеньем, яркими мармеладками и шоколадной крошкой. Это произведение кондитерского искусства могло бы сойти за основное блюдо, для маленькой пятилетки. И каково же удивление Сереброва, когда Элина вдруг снимает с горы взбитых сливок вафлю и протягивает ему.
— Э-э-э…
— Она вас угощает, — фыркает Кисточка. — В ответ на мясо.
Приходится взять вафлю и оказывается, что это даже вкусно, особенно вместе с глинтвейном. А вот Жене вино бьет в голову, это видно по блестящим глазкам и раскрасневшимся щекам. Пожалуй, даже хорошо, что она выпила. Можно будет немного поиграть, когда приедут домой.
В машине ребенок засыпает, и Кисточка на руках несет ее в дом. И мысли не возникает, чтобы предложить помощь: не пустит. Даже в комнату девочки не пустит, и прикоснуться не позволит. Охраняет собственный теплый мирок от его холодных лап.
— Уложишь — спустись, — говорит Сергей. — Выпьем.
Сначала кажется, будет спорить. Потом кивает и поднимается по лестнице, а когда почти скрывается на втором этаже, он вдруг добавляет:
— Захвати краски.
Они оба знают, какие именно, и если в его душе рождается волнительное и пряное предвкушение, то Кисточка наверняка нервничает. Спустится? Или спрячется в комнате с надеждой, что силой выковыривать он ее не будет?
А может, он вообще ее недооценивает и девушка давно перестала его бояться. В конце концов, ее к нему тянет, и это очевидно.
Глава двенадцатая. На поражение