Палитра его пороков

Он так долго молчит, что я уже жалею о просьбе.

"Можно. К утру сделаешь?"

"Да".

Поспать не получится. Я не знаю, зачем согласилась, но пальцы уже горят, а в голове образ будущего рисунка. Понятия не имею, какой силой обладает Серебров, что одна его просьба вдохновляет меня рисовать то, о чем даже подумать страшно.

Спустя полчаса я уже сижу с чашкой кофе в его кабинете и делаю наброски. Чувствую себя по-глупому счастливой. Когда еще доведется посидеть в такой роскоши? Хотя я смотрюсь в большом кабинете не как хозяйка, а скорее как дочь хозяина, в отсутствие родителя забравшаяся похулиганить. Да, если бы Серебров вел чуть более разнузданный образ жизни, я могла бы быть его дочерью. Хотя в семнадцать лет — это все-таки очень разнузданный… хорошо, что его накрыло к тридцати семи.

Я хихикаю собственным мыслям: это все шампанское.

На этот раз эскиз рождается быстро, но, когда я заканчиваю последнюю линию, щеки уже горят. Слишком откровенной выходит картина, слишком личной. Мне удается сохранить баланс между эротичностью и пошлостью. Но это граница, дальше я не смогу играть по своим маленьким правилам.

Мне приятно и одновременно страшно, что рисунок того, как мы стоим под струями воды в тесной душевой, будет висеть в мастерской.

О Сереброве я не знаю ровным счетом ничего. Откуда у него столько денег? Как он начинал? Где учился? Я знаю лишь то, что у него есть бывшая жена Вероника, а еще что Денис пытался его обокрасть. Он обо мне знает почти все, а о себе ничего не рассказывает…

Может, книги помогут понять, что Сергей Серебров за человек?

Подхожу к шкафу и рассматриваю ряды корешков. Классика, коллекции фантастики, биографии. Шикарные издания. Интересно, если я попрошу на пару вечеров Булычева, откажет? В моем мире такая книжка стоит много, а в его вполне может валяться рядом с кроватью, забытая после ночной бессонницы.

Пальцем я касаюсь кожаной обложки, читаю названия и выбираю, что рассмотреть поближе. Наконец останавливаюсь на Гамильтоне. Я любила в детстве его фантастику и с удовольствием перечитала бы сейчас.

Сажусь обратно в кресло, осторожно, боясь повредить, открываю книгу. Внутри мелованные вклейки с иллюстрациями. Я уже смутно помню сюжет, а вот ностальгия накрывает незаметно. Все это: книги, рисунки, сборные модели — признаки человечности Сереброва. Он не зверь и не бог, а просто мужчина. В жизни которого была несчастливая любовь, неудачная семья и еще, похоже, кучка…

Я замираю, потому что между страниц нахожу свернутый вдвое листок. Интуиция подсказывает, что лучше бы мне поставить книгу на место, но пальцы сами разворачивают фотографию.

Это УЗИ. И если я хоть немного понимаю в подобных вещах, это УЗИ беременной… Вероники. Ее имя стоит наверху.

Вот это точно не мое дело. Но прежде, чем я успеваю захлопнуть книгу и убрать на место, слышу голос Сергея:

— Какого хрена ты делаешь?

В нем не просто холод, в нем ледяная сталь.

— Извините… я не хотела, я…

— Не хотела рыться в моих вещах?

— Я просто взяла книгу, немного почитать.

— Речь шла о рисовании, Женя. А не о чтении. Если тебе хочется почитать — попроси Рому свозить тебя в книжный.

— А если мне хочется свободы?

— Могу передать счета за лечение и катись.

Я вздрагиваю и поднимаюсь с кресла. Серебров смотрит, как на врага.

— Иди спать. Уже почти утро.

— Я действительно не хотела лезть. Этого больше не повторится.

— Не сомневаюсь.

Я прохожу мимо него, выхожу в коридор и слышу, как Сергей запирает дверь кабинета. Вместе с моими рисунками, которые так и остаются на столе. С открытой книгой, в мир которой меня не пустили. И с фотографией ребенка, судьбу которого я не знаю, но не сомневаюсь в ее печальности.

Человечность Сереброва — ключ ко многим бедам.

Глава четырнадцатая

Кисточка уносится так, словно пол под ногами превратился в горячие головешки. А он, постояв у закрытой двери, думает, что хуже день точно быть не может. И, раз уж выдалась пара часов, чтобы привести себя в порядок и переодеться, почему бы не скоротать их в кабинете.

Зачем он его сделал? Все равно работать дома никогда не получалось. Думал, в новом доме не будет ничего отвлекать, но в итоге все равно оказалось удобнее ездить в офис. Приезжать, выбрасывать из головы рабочие проблемы, и хотя бы пытаться отдыхать.

На столе куча бумаг, коробочка с углем, карандаши. Кисточка бросила все и сбежала, перепугавшись его реакции. Какой черт дернул его так рычать? Ну, взяла книгу, и хрен бы с ней. Как, блядь, она умудрилась схватить одну-единственную, в которой он хранил снимок? И зачем вообще он его хранил.

Один взгляд на черно-белый скрин, который Вероника принесла после похода к врачу, погружает в воспоминания.