Палитра его пороков

Я смеюсь от представленной картины, хотя что же здесь смешного? Грустно осознавать, что я не смогу дать Эле многого. Путешествий, развлечений, престижного образования, дорогого спорта. Конечно, я дам не так уж мало, я люблю ее и буду делать, что смогу, чтобы Эля и выучилась, и мир повидала. Но смотрю на детей Ани, на Лешу и понимаю, что одна не справлюсь так же хорошо.

— Не думай о деньгах. Свози ее куда-нибудь.

— Я могу обеспечить своему ребенку развлечения, — это получается немного обиженно, что от Сереброва не укрывается. Он тихо хмыкает и крепче сжимает руки за моей спиной.

— Я тебе должен. Свози.

— Что? — Я смеюсь. — Месяц назад разговоры были другие.

— Это разные долги. За лечение должна мне ты. За моральный ущерб я.

"И только Денис никому ничего не должен", — с неожиданной злостью думаю я, но быстро себя одергиваю. Как это не должен? Еще как. И работает, чтобы этот долг покрыть. Ему не предлагают развлечься за чужой счет, не греют холодным вечером и не дарят браслеты с бриллиантами.

Фигово, в общем, живет Денис.

— Если бы дело было в развлечениях, — думаю я и случайно говорю это вслух.

Теперь от объяснений не отвертеться.

— А в чем?

Вздыхаю.

— Во мне. То есть… в том, что меня окружает. Эля умная, она многое подмечает. И я хочу ее оградить.

— От чего оградить, Кисточка?

— От себя… то есть, от своей жизни, чтобы на ней не сказывались мои неудачи. Чтобы она не привязывалась к моим парням и каждый новый мужчина, который оказывал мне знаки внимания не воспринимался ею как папа.

— Так объясняй это.

Я удивленно на него смотрю, пытаясь сформулировать вопрос. Как объяснять? Что сказать ребенку, что вот это все несерьезно?

— Только не Эле. А этим самым мужчинам. Ребенку нельзя приказать, чтобы он не любил человека. А вот человеку можно сказать, чтобы не лез к ребенку со своими "уси-пуси". До поры до времени.

— Хм… об этом я не думала.

— Не волнуйся, Кисточка. Я не буду втираться в доверие к ней и делать вид, что мы — дружная семья. Меня интересуешь ты, ребенком занимайся, как знаешь.

Мне одновременно и легче и тяжелее. Что ж, меня поняли и, возможно, мне удастся сохранить хрупкий баланс в собственной семье. Которая все еще состоит из меня и Эли.

Но немного грустно. Сама не знаю, почему, просто грустно, как бывает в конце хорошего вечера. От того, что он скоро закончится, от того, что наступит ежедневная рутина. И от того, что когда мы войдем в дом станет несомненно теплее.

Но у меня еще есть несколько секунд, чтобы просто постоять, подышать вечерним запахом леса, послушать пение какой-то птички-полуночницы и погреться о широкую грудь Сергея. Я закрываю глаза и мне так хорошо, как давно не было.

— Кисточка, — доносится сверху, — нам пора домой. Ты в курсе, что ты уснула?

Я моргаю и понимаю, что действительно отключилась. Элька уже напрыгалась от души, а на улице совсем стемнело. Дом неприветливо открывает двери, и лестница разводит нас по разным комнатам.

Глава шестнадцатая

Он ненавидит утренние телефонные звонки. Они или будят, отнимая драгоценные минуты сна. Или приносят плохие вести. Только идиот станет звонить в семь утра в офис. Ну или тот, кто знает, что Серебров может приехать еще до рассвета и работать, пока никого нет.

Иногда этот "кто-то" и оказывается идиотом. Как сейчас.

— Сергей Васильевич?

— Слушаю тебя, Савельев.

А хочется сказать "шел бы ты нахер, Савельев", но так говорить нельзя, меньше всего ему сейчас нужно разбирательство в суде.

— Я к вам с предложением.

— Излагай.

— Сами понимаете, я пострадал на работе, ТБ не нарушал, суд будет на моей стороне, а журналисты тем более, сейчас такие истории любят. А таких, как вы — нет. Хайп будет до небес.

— Я ж тебе предложил до ебени матери денег, Савельев, еще тебе что надо? Писю пососать?

— Оставьте свои фантазии, Серебров, — смеется этот гаденыш. — Давайте так. У вас два варианта. Первый — я иду в суд, в газеты, в интернет. Вы платите мне кучу денег и еще потом несколько лет откупаетесь от проверок, а отмываете репутацию вообще вечность. И второй вариантик. Я отказываюсь от претензий, сходимся на оплате больничного по ТК. И вы ее отпустите.

— Кого?

Как будто он, блядь, не знает.

— Женю, — следует ответ.

— Женю, — передразнивает его Серебров. — Ты Женю-то спросил, хочет она, чтобы ее отпустили, или нет? А то так отпустишь по чьей-то доброй воле, да и свалится.

— Идите нахер, Серебров, я условия дал. Женю отпусти. И жопа целая останется.

— Давай я тебе тоже два варианта дам. Первый — закрываешь хлеборезку и отдыхаешь в санатории. А второй — тебе из-за нарушения ТБ, УК, ЯРБ и других аббревиатур случайно вместо обезболивающего вколят что-нибудь другое. Не менее эффективное. Уяснил?

— Не посмеешь.

Савельев не сдается, но Сергей-то не дурак, он слышит в голосе страх. Знает, тварь, что за ним дело не станет. И Женя не узнает. Ну был Савельев. Пропал. Подумаешь. Главное, что больше ее не достает и на горизонте не мелькает.