Комната наполняется сливочно-ореховым ароматом. Медленно, аккуратными и дразнящими движениями, мужчина растирает масло по моей спине. Мне кажется, я сейчас начну мурчать, как кошка. Работа у стены дает свои последствия, порой к вечеру напряжение в спине становится нестерпимым. Но мои попытки растереть ее или полежать на игольчатом коврике не идут ни в какое сравнение с массажем Сергея, потому что это просто нереальный кайф.
Кожа горит, меня бьет мелкая дрожь, а мышцы расслабляются. Руки сильные, пальцы разминают позвоночник, я едва сдерживаюсь, чтобы не подаваться навстречу. И даже когда он спускается ниже, к ягодицам, не делаю попыток протестовать, мне ужасно хорошо. И да, это то, до чего я бы ни в жизни не додумалась, но о чем теперь буду мечтать каждый день.
Когда Сергей будто невзначай проводит рукой между ног, я вздрагиваю от острого, пронзившего низ живота, возбуждения.
— Больно? Извини, — делает вид, что не понимает, какой эффект оказывают его действия.
Хочет, чтобы попросила, хочет помучить.
Я непроизвольно чуть развожу ноги в стороны, внизу все горит, а в голове туман. Спроси кто мое имя — вряд ли скажу.
— Перевернись.
Я стону от разочарования, послушно переворачиваюсь и закрываю глаза, прекрасно зная, что щеки сейчас горят огнем. Масло льется на живот, мышцы сводит от напряжения.
— Ну, Кисточка, расслабься, тебе надо отдохнуть.
Отдохнешь тут, когда трясет от возбуждения и хочется плакать от щемящей нежности, смешанной с жалостью к себе. Я готова возненавидеть себя за то, что тянусь к ласке, за то, что впитываю его нежность, как губка, и чувствую, что мне мало, мало, мало! Я так давно не получала простой человеческой ласки. Бедная моя Элька, как она с этим справляется?
Невольно из груди вырывается всхлип, который приводит Сергея в замешательство.
— Кисточка… что такое? Тебе больно?
Я качаю головой, но нега и желание уже ушли, оставили после себя опустошенность. Мне не хочется, чтобы он видел все это в моих глазах, я отворачиваюсь и — это выходит совсем непроизвольно — сворачиваюсь клубочком.
— Ну вот, — вздыхает Сергей. — И как это понимать?
— Извини. Это… неважно. Забудь.
— Ты плачешь?
— Нет.
— А то я не слышу.
Я плачу. Почему, сама не знаю, просто нет сил больше прятаться. Мне до ужаса не хочется возвращаться в свою реальность, снова оставаться один на один с выживанием, с проблемами. Они словно смотрят на меня из темноты, тянут свои призрачные лапы и лишь высокий забор этого огромного дома пока еще защищает нас с Элей от реальности. Но я знаю, что однажды окажусь лицом к лицу с темнотой и заранее боюсь.
Никто не обещал Сереброву, что новая любовница будет взрослой и разумной.
Он укрывает меня пледом. Красивым таким, клетчатым, немного новогодним. Скоро осень, а за ней и зима. Новый год, мандарины, гирлянды.
— Прости меня, — вытираю глаза и поворачиваюсь, — я неважно спала сегодня. Да и вообще… осень скоро.
— А что у нас осенью?
Мужчина осторожно заправляет непослушную прядку волос мне за ухо.
— Не знаю. Ненавижу осень. Всегда что-то случается.
— Этой осенью не случится.
— Невозможно. Это мое проклятье.
— Вот увидишь. Будет самая обычная осень, никаких происшествий.
Тиски, сжимающие сердце, немного слабнут. Я обнимаю подушку, рассматриваю Сереброва в полумраке комнаты, слушаю удары своего сердца и думаю, что надо бы пойти к себе. Вряд ли у кого-то из нас еще остались силы на продолжение ночи, так какой смысл здесь валяться?
И, когда я уже почти решаюсь подняться, чтобы найти свое платье, Сергей делает совершенно неожиданную вещь: притягивает меня к себе и обнимает.
— Поспи.
— А если Эля…
— Я тебя разбужу, когда буду вставать на работу, пойдешь к себе.
Спорить сил нет. А желания — тем более.
— Если я завтра приеду с работы к восьми, ты сможешь порисовать в том, что я пришлю?
— Смогу.
— Тебе это не нравится?
— Я не знаю. Мне кажется, я смотрюсь глупо. И не умею… ну, соблазнительно все это носить.
— О, ты совершенно не права. Ты смотришься потрясающе. И соблазняешь даже если просто стоишь и ничего не делаешь.
— С такой задачей я справлюсь, пожалуй.
Засыпая в его руках, уже почти проваливаясь в темноту, задаю вопрос, который волнует меня уже давно:
— Ты уверен, что мое присутствие на твоей вечеринке будет уместным?
— Это единственное, ради чего стоит туда идти.
Глава семнадцатая
В мою жизнь проникает чужая. Медленно, неотвратимо. Без моего на то согласия, просто проникает и остается.
Неделю до вечеринки я живу в пугающей монотонности. В ней нет ничего тревожного или унылого, пугает то, что еще недавно я считала подобные мелочи из ряда вон выходящими, а сейчас…