Сад шла по пыльной тропинке в сторону родильного отделения для местных жителей в больницы Санта-Исабель, где три месяца назад родился ее сын. Оно располагалось в двухэтажном флигеле, соединенном балкончиком с основным корпусом. Подошла к лестнице при входе и остановилась, подняла глаза к звездному небу. Не было слышно ни звука: природа наслаждалась последними мгновениями предрассветной тишины. Младенец мирно спал у нее на руках. Она погладила его по щечкам, наклонилась – и оставила на ступеньках. Несколько секунд постояла, глядя на мальчика, потом развернулась и ушла.
Дома Сад приготовила настойку
Расследование не помогло определить отца. Все было сделано не так. В итоге она потеряла Килиана.
Женщина быстро смахнула предательскую слезу. Больше ни за что она не позволит чувствам взять верх, хотя, благодаря беременности, перед ней открылись новые горизонты. Ей было о чем подумать.
Последние месяцы Анита уговаривала ее помочь в управлении клубом. Годы шли, хозяйка не молодела, а у Сад открылось умение привлекать клиентуру, инструктировать новых девушек и хорошо составлять плейлисты для оркестра, в результате чего гости не хотели расходиться. Сад также охотно занялась мелким ремонтом, и Анита поняла, что она сможет дожить последние годы в тишине и покое. В Сад она видела отличную кандидатуру, кому передать бизнес.
Для Сад ставки повысились. Все силы теперь следовало сосредоточить на деле и, по возможности, его расширении. А в сиротском приюте отлично позаботятся о младенце и даже помогут получить образование, как она считала: нетрудно было увидеть разницу между детьми, которые росли беспризорниками при клубе, и воспитанниками испанского центра. А если все пойдет удачно, в будущем она сможет забрать сына назад. В целом она ведь не плохая мать – просто она вела плохую жизнь. И только она – она одна – могла изменить ее.
– Ты не окажешь мне услугу?
Дженероса не собиралась уступать настойчивости дочери.
– Не понимаю, почему тебя это заинтересовало спустя столько времени? Кому какое дело до этой женщины и ее ребенка?
– Мама, Оба говорит, что ее подруга ходит навещать ребенка в приюте, когда только может. Ребенку уже год. Я просто хотела знать, какое имя она ему выбрала. Кто знает, может, однажды его настоящий отец захочет…
– Хулия, это грязная история, и о ней лучше забыть, – Дженероса махнула рукой, призывая дочь замолчать. – И вообще, это не твое дело!
Исмаэль потянул ручонки к книжной полке, покачнулся, упал и начал плакать. Его тонкий голосок смешивался с другими, доносившимися с улицы. Дженероса взяла внука на руки и выглянула в окно.
– Они снова за свое!
– А что там? – спросила Хулия.
– Твой отец и Густаво.
– Я спущусь.
Внизу Хулия столкнулась с Обой, которая тоже выглянула из двери магазина.
– Как все началось?
Оба указала на группу людей, среди которых Хулия узнала Густаво и его брата Димаса.
– Эти люди пришли в магазин купить алкоголь, чтобы отпраздновать Рождество, а ваш отец отказался им продавать без полицейского разрешения. Они заявили, что теперь могут покупать те же продукты, что и белые. Ваш отец согласился со всем, кроме алкоголя. Потому что Рождество уже давно прошло, а если они напьются, то не смогут потом работать. Ваш отец выгнал их, а они пошли и позвали Густаво, представителя общинного совета.
Эмилио окружали около дюжины мужчин, и он, потеряв терпение, орал:
– По-вашему, мы равны, так? Хорошо, если мы равны, почему я не могу голосовать? У меня те же права или нет? Да у меня больше прав, чем у большинства из вас! Я жил здесь задолго до того, как другие, буби или фанги, приехали с континента, заявив, что эта земля – их! Что за чушь, что теперь права голоса есть только у испанцев гвинейского происхождения? Да к черту происхождение! Вы все сбрендили!
Хулия вздохнула. Недавно был объявлен референдум о самоуправлении Гвинеи. Жизнь быстро менялась. Прогнозы подтверждались: меньше чем за шесть лет колония прошла путь от испанской провинции до возможного режима самоуправления, а там и до независимости недалеко. ООН проводила политику деколонизации. Что остается Испании? Лишь подчиниться.