Пальмы в снегу (ЛП)

Даниэла страстно перечисляла всевозможные кампании по борьбе против детского труда, по борьбе с женской дискриминацией и насилием над женщинами и людьми других национальностей и вероисповеданий; о важности развития образования, здравоохранения и прав детей, о борьбе против СПИДа, о внедрении новых технологий и программах профессионального обучения.

Кларенс искренне удивлялось, поскольку рассказы кузины совершенно не соответствовали тому, что она читала в Интернете, и упрекала ее, что она говорит, как министр иностранных дел, который признавал, что Испания по-прежнему поддерживает диктатора, вопреки мнению испанского народа и общества.

Тогда Даниэла занимала оборонительную позицию.

— Ну, а ты, Кларенс? — спрашивала она. — Ты-то сама какую позицию занимаешь? Гвинея нуждается в международной помощи, но дать ее — означает иметь дело с диктатором. Дилемма, да? Зато посмотри, у меня есть чёткий ответ. В условиях бедности и нищеты трудно следовать моральным принципам. Чем больше мы туда вкладываем, тем крепче фундамент и тем легче двигаться вперёд.

— Даже не знаю... Не лучше ли было бы свергнуть режим и тем самым избавить страну от тирании?

— Ты действительно веришь, что внутренний переворот можно совершить только из благих побуждений? Если бы не нефть, кто бы поддержал переворот? Там кипит жизнь, Кларенс. Политические партии стремятся к внутренним изменениям, принимая участие во всевозможных акциях и дожидаясь, когда придёт долгожданный день перемен. Они столько боролись... Я думаю, сейчас настало время положить конец упрекам и позволить гвинейцам самим строить своё будущее, без постороннего вмешательства, и перестать наконец их учить, что делать и чего не делать.

Кларенс слушала ее и очень хотела верить ее словам. Возможно, все и впрямь изменилось с тех пор, как она услышала историю Биоко из уст Инико...

Последний приезд в Пасолобино Даниэлы, Лахи и их детей не был похож на предыдущие. Не было ни радости, ни шуток, ни горячих споров.

Кларенс позвонила кузине, чтобы сообщить ей печальную новость: Килиана положили в больницу, и диагноз оказался весьма неутешительным.

От него скрывали серьёзность положения, но однажды вечером, едва войдя в палату Килиана, Кларенс почувствовала, что он больше, чем кто-либо другой, осознаёт близость конца, но вместо страха или ярости всем своим видом олицетворял мир и покой.

Килиан смотрел в окно потерянным взглядом, словно что-то видел в синем небе. Даниэла сидела рядом, держа его за руку, как сидела возле него последние три недели. Лаха был здесь же, но держался на расстоянии, чтобы не мешать их уединению. Кларенс придержала дверь, спрятавшись за ней, чтобы никто не видел ее слезы.

Она восхищалась стойкостью кузины, не пролившей ни единой слезинки в присутствии умирающего отца за все те дни, что провела рядом с ним. Напротив, она старалась казаться весёлой — и действительно казалась таковой, каждый день меняя наряды, чтобы отец не заметил, как она страдает, ожидая неизбежного конца.

Килиан заговорил, неотрывно глядя в небо, которое в этот день было как никогда чистым и синим. Где тот дождь, что всегда сопровождал его в самые печальные минуты жизни?

— Даниэла, дочка, — сказал он. — Мне хотелось бы, чтобы ты ответила на один вопрос. Я могу сказать, что ухожу с миром... — Он немного помолчал. — Но я хочу знать: я был тебе хорошим отцом?

Услышав эти слова, Кларенс почувствовала резкую боль в груди. Она подумала о том, что бы ответила сама, окажись на месте Даниэлы. Что могла бы сказать, спроси ее об этом Хакобо, растерявший все свои физические и душевные достоинства? Что она могла бы ответить? Только промолчать.

— Самым лучшим, папа, — ответила Даниэла, покрывая его лицо поцелуями. — Самым лучшим на свете.

Килиан закрыл глаза, успокоенный этим ответом. По крайней мере, в этой унылой части его жизни, после разлуки с Бисилой, все же был смысл.

По щекам Кларенс покатились тяжелые слезы. У неё самой уже никогда не будет возможности ответить на этот вопрос, и теперь она глубоко раскаивалась, что не желала видеться с Хакобо, когда он ещё мог ее понимать. Если даже те, кто напрямую пострадал от его поступков, в конце концов простили — хотя бы отчасти, поскольку невозможно забыть столь чудовищный поступок — если они сумели изжить из своих сердец ненависть, обиду и жажду мести, то уж она тем более не должна иметь к нему претензий.

«Слишком поздно», — подумала она, понимая, что подвергла Хакобо худшему из наказаний: его отвергла собственная дочь.

Килиан снова открыл глаза и повернул к ним голову.

— Твоя мать... Сказала перед смертью, что хочет быть похороненной рядом со мной, и я не нарушу данного ей обещания.

Даниэла чуть заметно кивнула, сжав губы, чтобы сдержать слезы.

— Но мне бы хотелось.. — продолжал Килиан, — мне бы хотелось, чтобы вы с Лахой сделали кое-что для меня. Когда вы вернётесь на Фернандо-По, отвезите туда две горсти земли из моего сада. Одну из них высыпьте под королевские пальмы Сампаки, а другую — на могилу дедушки Антона на кладбище Санта-Исабель.