Памфлеты

Это было народное движение. Идея борьбы зародилась в народных низах и первыми отважнейшими в этой борьбе были представители крестьянской бедноты. Началось это почти одновременно и за океаном в больших сосредоточениях закарпатской крестьянской эмиграции, и на Закарпатье, где центром его было село Иза, в котором в течение короткого времени к православию возвратилось девяносто процентов жителей. Известие об этом испугало мадьярских властей и вызвало панику в униатских кругах. С амвонов посылались угрозы, по безрезультатно. Количество православных в сёлах возрастало, движение быстро охватило всю территорию Закарпатской Украины. Крестьяне бойкотировали униатское духовенство, а за отсутствием православных священников сами крестьяне крестили детей и хоронили покойников. Организовывались группы псаломщиков, которые ходили в Почаевскую и Киево-Печерскую лавры, а некоторые молодые крестьяне уезжали в Россию и там поступали в духовные семинарии.

Для униатской консистории создалось угрожающее положение. С помощью венгерской жандармерии, мадьяроны [12] в рясах переходят в контрнаступление. В селе Иза появляется жандармский агент, униатский поп-миссионер Авдрей Авари и производит расследование: шныряет по хатам, выспрашивает, вынюхивает, роется по чужим шкафам и сундукам и, наконец, находит изданную в Америке антиуниатскую брошюру «Где надо искать правду». Он строчит донос в консисторию, после чего в Изу прибывает отряд жандармов, который проводит массовые аресты. Закованных крестьян бросают в сигетскую тюрьму.

Спустя некоторое время на первом мармарошском процессе подсудимым предъявляют обвинение в попытках оторвать Закарпатскую Украину от Венгрии и присоединить её к России. Аргументы защиты отскакивают от судейских голов, как горох от стенки. Обвиняемым объявляют приговор: крестьян Изы приговаривают к году и более тюрьмы…

Однако репрессии не помогли, было уже слишком поздно: забитый и, казалось, уже окончательно затравленный народ Закарпатья пробуждался.

ВТОРОЙ МАРМАРОШСКИЙ

Мармарошский приговор не дал Будапешту желанного эффекта. Наоборот, он вызвал такое возмущение масс, что теперь уже не помогали даже самые жесточайшие репрессии. Всё Закарпатье в один голос заговорило: «Не хотим больше проклятой унии. Не хотим больше мадьярских и мадьяронских пиявок».

А пиявки упорно творили своё дело. Кабаны и олени графа Шенборна безнаказанно топтали крестьянские нивы, а графские лесничие и лесники безнаказанно расстреливали крестьян, которые осмеливались войти в графский лес. Провокатор черноризник публично призывал усилить террор, и жандармы остриями штыков подгоняли крестьян в униатские церкви. Греко-католические слуги Ватикана на мадьярском языке читали крестьянам евангелие и мадьярским «Дічертессек Езус Кристус» заставляли своих прихожан приветствовать друг друга…

Но пиявкам и этого было мало. По договореннсти с Будапештом они готовят грандиозную провокацию.

Как и надо было ожидать, роль главного агента провокатора была поручена человеку проверенному. Таковым стал сын униатского попа Арнольд Дулишкович. Он получил задание: во что бы то пи стало установить связь православного населения Закарпатья с Россией и таким образом создать предлог для массового процесса. Провокатор выезжает в Россию и через некоторое время возвращается с готовыми «доказательствами»: ему, дескать, то-то и то-то сказал граф Бобринский. Одновременно жандармы производят среди населения поголовные обыски и находят новые «доказательства в государственной измене» — напечатанные в России книги чисто религиозного содержания…

Крестьян арестовывают десятками и сотнями, их бьют, пытают и еле живых гонят в уже известную мармарошскую тюрьму. Спустя два года на скамью подсудимых сажают девяносто четырёх человек (исключительно крестьян) — героев второго мармарошского процесса. В обвинительном акте подсудимым предъявлено обвинение в государственной измене, бунте против правительства и агитации против мадьярской нации и греко-католической (то есть униатской) церкви.

Главным обвиняемым был православный священник Александр Кабалюк, который, узнав о массовых арестах своих прихожан, возвращается из эмиграции и добровольно садится на скамью подсудимых. Такой же крестьянин, как и его товарищи по тюрьме, он хотел разделить с ними и радость и горе…

Тяжёлым и кровавым был этот крест. На суде выяснилось, что нет тех глумлений, каким не подвергались бы арестованные за время двухлетнего «следствия». В результате пыток подсудимые Бабинец, Боркалюк и Вакарев сошли с ума…