Политический авантюрист задумал одним ударом ликвидировать войско Дмитрия, узурпировать власть не только в Московском княжестве, но и во всей Руси, передать ее землю, как главную ценность, в грабительскую эксплуатацию тем «князьям», что в тот момент служили ему и шли на Русь в его войске. Такой порядок, между прочим, существовал незадолго до событий на Руси в Китае, где вся земля была отобрана у земледельцев. Талантливый китайский историк профессор У. Хань, погибший во время «культурной революции», писал: «Бедняки вносили залоговые деньги и подолгу умоляли о милости, прежде чем им сдавали по нескольку му (му – 0,061 га. – В. Ч.) земли; целый год надо было вставать до света, работать при луне, проливать пот, трудиться без отдыха, чтобы получить хоть какой-нибудь урожай». Более половины этого урожая шло владельцу земли. «После уничтожения империи Сун население было организовано в двадцатидворки (цзя) во главе с монголом, который пользовался абсолютной властью над семьями, включенными в двадцатидворку». Захватчики-вельможи и их китайские прислужники получали обширные земли вместе с людьми «на кормление». «Максимум был у императрицы Борта-хатун в Чжэнь-дине: 80 тыс. дворов». И бесконечные поборы! Чудовищно велики они были при восшествии на престол очередного императора данистии Юань, протокольные их описи сохранились в китайских архивах. Например, «по случаю воцарения императора Жэньцзуна общая сумма пожалований составила 39 550 лянов золота (лян – монета весом 37,3 г. —В. Ч.), 1 849 050 лянов серебра, бумажных денег на сумму 203 279 динов (дин – денежная единица, равная 50 серебряным лянам. – В. Ч.) и шелковых тканей 472 434 куска» (Хань У. Жизнеописание Чжу Юаньчжана. М., 1980). Не этот ли порядок, о котором, безусловно, были наслышаны в Орде хотя бы через среднеазиатских чиновников, служивших там и тут, задумал Мамай перенести на Русскую землю, где основная часть тружеников-земледельцев была еще лично свободна?
Быть может, речь шла даже о создании обширнейшей и сильной новой Орды на Русской земле – во главе с Мамаем; эти честолюбивые «чаяния выше меры» представляли серьезную угрозу для сопредельных государств и народов.
Во время встречи с Мамаем Захарий Тютчев держался с достоинством, отвечал смело, и охрана Мамая собралась было его убить, однако золотоордынский темник, уже мнивший себя властелином Руси, остановил их и пригласил русского дипломата к себе на службу. Тот прямо не отказался, попросив прежде отправить ответное посольство в Москву, Мамай отрядил четырех мурз и послал с ними и Тютчевым наглый ультиматум Дмитрию: «Ведомо ли ти, яко улусами нашими обладаешь: еще ли еси млад, то прииди ко мне да помилую тя».
Встретив на Оке первый русский отряд сторожей, Захарий Тютчев повязал мурз, разорвал в клочья грамоту Мамая и отправил одного из сопровождавших посольство вражеских воинов сообщить обо всем в ставку.
Историки не знают точной численности войск Мамая, который, конечно, преувеличил, сказав Андрею Семенову, будто в наличии у него семьсот три тысячи, а всем войскам числа он не ведает, но существует объективное и твердое мнение – за всю историю Руси никогда еще не появлялся на ее рубежах столь многочисленный, технически оснащенный, мобильный и профессионально подготовленный враг! А с севера на Куликово поле пришла «вся сила русская» – и воеводы, и дружинники, и ремесленники, и «сыны крестьянские от мала до велика», и «многие люди и купцы со всех земель и градов». Это была, по Карамзину, «вящшая» сила, когда-либо собранная на Руси, но сколько всего сошлось воинов под стяг Дмитрия, наука окончательно не решила.
Канун битвы имел одну подробность чисто военного характера, о коей следовало бы упомянуть. Военные историки много раз описывали подготовку к этому эпохальному сражению Средневековья, восхищаясь полководческим новаторством Дмитрия, который, в частности, решительно и смело перешел Дон, расположив войска перед Непрядвой. Этим он обезопасил тыл, исключил вероятность флангового обхода и какую бы то ни было возможность к отступлению.
Известно, что полководцы Западной Европы применили эту стратегическую новинку только через двести лет.