Память

– Из-за этого жуткого баса мы и нашлись вот тут в сорок третьем. Танки в тумане грохотали мимо, к Ловати, но здесь остановились из-за встречных порожних машин. Слышу, лязгнула башенная крышка переднего танка, и сверху страшная ругань – аж моторы притихли. «Серега! – кричу. – Дьявол, ты?» – «Ну я, а ты кто такой?» – «Иван», – отвечаю. «Что ты тут делаешь?» – «Дорогой этой командую». – «Черт меня побери! Слушай, Ваня, пропускай нас сейчас же, а то враз сковырну эти твои мусорные ящики на колесах! Отгоню свою железяку и разыщу тебя»… И правда, прикатил перед большим боем на Ловати. Ну, побаловались спиртиком, и он уехал. А через неделю Серега утопил сбой танк в болоте…

– Как это?

– Да так. Фрицев за Ловать проперли еще зимой, и они там все лето тихо сидели, иногда только по-немецки: пук, пук! И вот у нас чья-то голова додумалась наступать по причине фактора неожиданности. А там же топи – я их на всю жизнь запомнил! Пошли без артподготовки, только «катюши» немного поработали. Танки сразу же сели по уши. Серега, пока тонул, сумел расстрелять весь боезапас за Ловать, кой-как вылез в темноте с экипажем и деру по болотам… В этих местах мы долго еще грязь хлебали. Потом на Кенигсберг меня, оттуда срочно бросили на Прагу, а Серега пошел на Берлин. Он еще три раза в танке горел, но несгораемым оказался. Братьев пережил, хотя они и не воевали…

– Да тоже, знаешь, воевали, Ваня… Каждому свое. Их было трое, братьев Морозовых, на нашей улице в Мариинске. Старшего, Павла, огневого парня, заводилу мариинского комсомола, хоронил весь город; его убили из обреза мясники, но это было до меня. Второго, Петра Ивановича, я знал много лет. Тоже орел был. Как я уже рассказывал, он работал в Сибири, Москве и на Дальнем Востоке – первым секретарем Амурского обкома партии, последний свой десяток лет на посту заместителя министра сельского хозяйства СССР. Мы виделись с ним по праздникам, редко по будням, иногда ездили на рыбалку. Умер он неожиданно. Схоронили его на Новодевичьем, по соседству с певцом С. Я. Лемешевым и писателем К. А. Фединым. Поставили камень с его орлиным профилем, и я, бывая у этой могилы, всякий раз вспоминаю скромное кладбище на окраине Тайги, где рядом похоронены наши отцы, рабочие-железнодорожники…

– Да, Петр ушел рановато, – с грустью говорит Иван. – Серегу-то парализовало, слышал? Лежит сейчас в Омске, не говорит, еле двигается, но живет! И после войны четырех сынов успел вырастить. Такие богатыри!

Иван смотрит долгим взглядом на карту и спрашивает:

– У истока Волги никогда не был?

– Не был, – виновато сознаюсь я. – Знаешь, сколько лет собираюсь…

– А мы были… Стоит часовенка, под ней чистая лужица…

– Что говорили, Вань?

– Ничего. Какие слова, если такая война да исток Волги?

– Это верно.

– Просто попили той воды да фляжки наполнили для ребят.

Иван опять закуривает, не отрывая взгляда от карты.

– Вот тут, недалеко от начала Волги, в Мареве, стояла наша база.

– Расскажи.

– А что рассказывать-то? Служба у меня была не пыльная…

Его письма-треугольники, написанные каллиграфическим почерком, почтальонша приносила не часто и не редко, но регулярно. В них, правда, ничего не было про войну, а больше все вопросы про наше житье. Мама просила меня читать их по несколько раз и всегда чутко слушала, пытаясь угадать, что кроется за неизменными словами Ивана: «бьем фрица», «полный порядок» и «служба у меня не пыльная»…

– Помнишь хорошую песню про вашего брата, фронтового шофера? – говорю я Ивану. – «Эх, дороги! Пыль да туман…»

– Ну, туманов-то там было хоть отбавляй, и они нас не раз выручали.

– Как это?

– Затянет болота, и мы радуемся – бомбежки не будет, газуй спокойно! А вот пыли совсем не было… Наступали-то мы зимой – какая пыль? Дорогу помню отличную вот тут по Селигеру и дальше, по речным льдам, как по шоссе. Поперли фрица вот сюда, за Ловать, он все побросал. Помню, я сразу засек штабной «опель-фургон» в болоте. Влезаю – ящички, столики, а на счетчике всего полторы тысячи километров, ну, значит, от Берлина до Марева, дальше не дошла. Машина была в порядке, только радиатор нашим штыком пропорот. Завелась с полуоборота. Порядок! Целый день вырубал ее изо льда, вытащил на чистое место. Ребята подъехали, быстро из железной бочки печку соорудили, нарубили немецких покрышек, отогрелись. С того фургона и началась наша база.

– А что она делала?

– Возила снаряды, патроны, продовольствие, горючее, овес – тогда еще кавалерия была. Все возили, что надо. Весь март и даже в апреле еще возили.

– Март и апрель, – уточняю я.