Память

– Понимаешь, примерно за тысячу лет до твоих машин по этой Поле проехала княгиня Ольга, наверное, навестить свою родину, и селения, то есть погосты, устроила. Зимой, наверно, потому, что все лето перед этим она осаждала древлянскую столицу Искоростень. Конечно, зимой! Дальше ясно написано: «А сани ея стоят Плескове и до сего дни».

– Зимой как по шоссе, – профессионально подтверждает брат Иван, глубоко затягиваясь дымом.

– Слушай, а вот по твоему опыту, шоферскому и диспетчерскому: какой тут самый скорый зимний путь до Новгорода?

– Селигером, – говорит Иван, не глядя на карту, – Мимо Столбенского острова. Перед большим островом Хачиным налево, пока не упрешься в берег, а там мимо Березовского городища немного лесом и небольшим озерцом на Щебериху. По ней на Полу, к Ильменю, тут тебе и Новгород… Все эти дороги я знал как свои пять пальцев. И бездорожья тоже… Осташков, Валдай, Старая Русса… Новгород, помню, взяли в январе сорок четвертого. Севернее Волховский фронт здорово жиманул…

– Удивительное совпадение! – вдруг вырвалось у меня.

– А что?

– Ты тут воевал, Сергей Морозов тоже, а на Волховском, рядом с вами, Анатолий Чивилихин.

– Да ну! Не знал. Я с ним перед финской в Ленинграде встречался, он мне первую книжку свою подарил. После не привелось… Не дожил Толя, а зря…

У нас с поэтом Анатолием Чивилихиным общий предок. Рязанский мужик из-под Пронска Егор Кирилыч Чивилихин был его дед, наш с Иваном прадед. Деревня та исчезла с рязанской земля, но память о ней пока живет среди нашей московской родни, и всех нас называют по-уличному, по имени моего прапрадеда, имя которого запомнилось, – Кирилиными.

А Толя двадцатидвухлетним студентом химического института выпустил перед войной первый сборник стихов, который я до сих пор храню; его в Тайге оставил Иван, уходя на фронт. Книжки выходили и после войны, и после его трагической смерти в 1957 году – он, человек ясной, доверчивой и правдивой души, не захотел больше жить, и я не берусь его судить… Помню, весной того года я успел подарить ему свою первую книжку с шутливой и задиристой стихотворной надписью:

Понятно, мы с вами вдвоем
Не стоим любого Толстого,
Но все-таки, скажем слово,
Негромкое, но свое.

Анатолий Чивилихин писал негромкие, но удивительно чистые стихи, иногда обращаясь к словам забытым, старорусским. Во время последней встречи он, помнится, сказал мне, что в нашем языке лежат под спудом нетронутые клады, а когда я по молодости, по глупости спросил его, не будут ли нас путать из-за нашей довольно редкой, но все же одинаковой фамилии и не следует ли мне взять какой-нибудь псевдоним, он засмеялся и ответил, что в русской литературе всем и всегда хватит дорог, а насчет путаницы – это зависит не только от нас. Смешно и грустно, однако после его смерти нет-нет да и приходили в мой адрес письма читателей и редакторов издательств, адресованные ему, а в предпоследнем томе последней БСЭ в краткой моей персоналии приписаны мне его стихотворения 1974 года издания…

– Иван, – говорю, – я помню много стихов Анатолия, но тебе хочу прочитать одно, фронтовое. Он ведь на Волхове и отступал и наступал… Эти стихи Михаил Дудин читал над его гробом. Слушай…

Отход прикрывает четвертая рота,
Над Волховом мутное солнце встает.
Немецкая нас прижимает пехота,
Спокойствие, мы прикрываем отход.

Браток, вон камней развороченных груда
Туда доползи, прихвати пулемет.
Кто лишний – скорей выметайся отсюда,
Не видишь, что мы прикрываем отход?

Прощайте! Не вам эта выпала доля…
Не все ж отходить, ведь наступит черед!
Нам надобно час продержаться, не боле.
Продержимся – мы прикрываем отход.

Не думай – умру, от своих не отстану.
Вон катер последний концы отдает.
Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:
Мы все полегли, мы прикрыли отход.

– Хорошие стихи. Солдатские, – сказал Иван. Лицо его вдруг закаменело, и он медленно, вспоминательно произнес: – А от Новгорода Великого сорок домов осталось…

Мы помолчали, и я вернул его к прежнему разговору, к Селигеру.

– А был ты вот тут, на Березовском городище?

– Да везде я тут был! И не раз.

– А в Крестцах?

– Как же… – Он подвигается к столу. – Здесь проходили, вот тут насквозь. Где на моторах, где на руках… Потом образовали нашу двадцать первую автомобильную бригаду – и на Кенигсберг!