Память (Братья)

– Ты вот, Беркутов, сейчас кого обидеть пытаешься? Меня, Ляльку или всех, кто имеет деньги скопом? Мы что, прокаженные? Что плохого в том, что мы потомки некогда известной фамилии? Между прочим, прадед наш в Оренбурге на свои деньги больницы и школы для бедных строил. Ты знаешь, чего мне стоило богатство это? Я маму и мужа потеряла в одночасье. Ты представляешь, каково это? Или твоя толстая ментовская шкура не может это прочувствовать? А что Лялька вынесла? У них с Соколовым до сих пор лада настоящего в семье нет, столько грязи тогда наружу вылезло. А деньги… Мы и не трогали основной капитал. Никому он не нужен оказался, по большому счету. Наши все много и трудно работают. Соколов с нуля начинал, еще с Юркой. А теперь у него филиалы по стране. Он в своем офисе с восьми утра и до позднего вечера не просто штанцы просиживает. Леон мог бы и не работать, так взялся поднимать из грязи заводишко под Оренбургом, Соколов ему предложил. А сейчас этот завод прибыль приносит. Я тоже не сижу дома просто так. Со службы ушла, но ты знаешь, книжки начала писать. Вот так села и начала. Уже вторую дописываю. А просто потому, что не могу ничего не делать. Скучно так. И по тусовкам не бегаем. Не интересно. По салонам красоты тоже. Красота у нас природная, все от той же прабабушки досталась. Здоровая, русская красота. У Ляльки фонд благотворительный. Березин на наши с Соколовыми деньги больничный корпус достраивает. Плохо? Это не реклама нашей семьи, Беркутов. Это я для тебя все говорю. Ты готов унизить любимую женщину только за то, что она не бедствует. Так, Егор?

– Прости.

– Я понимаю тебя. Жизнь у генерала под крышей тебя, наверное, унижала как мужика. Но это значит только, что рядом с тобой не было близкого тебе человека.

– Почему же? Теща.

– Не юродствуй. Любила бы тебя твоя жена, ушла бы жить к тебе в коммуналку. А так, зачем лишать себя комфорта? И мамочка рядом и папины денежки и связи и статус замужней женщины!

Беркутов молчал. Ему не было стыдно. Или неловко. Он поймал себя на крамольной мысли, что даже рад, что у Галины есть свои деньги. Ему, собственно, по барабану ее материальное положение. Вот что его испугало до одури – он мог ее потерять сию минуту. Из – за этих самых денег. Не из – за отсутствия таковых, а из – за избытка, хотя и говорят, что денег много не бывает. Дурь какая – то!

– Галя, услышь меня! Мне нет дела до твоих денег. Хочешь, купи машину. Думаешь, откажусь на ней ездить? Не дождешься. А вот ты за руль у меня вряд ли сядешь, не хватало еще мне поседеть, глядючи, как ты таранишь чужие иномарки.

Галина хихикнула.

– Не серьезный ты человек, Голованова. А я серьезный. И мудрый. Поэтому слушаться меня будешь, женщина, и почитать, а иначе…

– Продолжай, продолжай, Беркутов! – Галина с насмешкой наблюдала за его попытками заранее занять «верхнюю» позицию.

– Итак, продолжаю. Иначе ничего не будет. И это тоже серьезно.

«А ведь не шутит. Точно, не шутит! Вот это я попала! Смешно, но мне – нравится. Начинаю понимать Дашку, которая за своим Бориным бела света не видит. Нет для нее света за этим Бориным, просто не существует. И не нужно ей жизни иной», – Галина сама не заметила, что в знак согласия кивает головой.

– И что, ты даже возражать не собираешься? – Беркутов недоверчиво уставился на Галину.

– Не – а.

– И права качать?

– Зачем? – она пожала плечами.

– Ты передумала со мной жить?

– Не – а.

– Тогда мы сейчас едем ко мне, – спросил Беркутов почему – то очень тихо.

– Конечно.

– Галь, ты меня пугаешь.

– Чем?

– Своей покорностью. Это как – то не твое.

– Успокойся, Егор. Просто устала я все сама решать. Так что отдаться тебе мне в удовольствие.

– Отдаться? – Беркутов мечтательно закатил глаза и, обхватив Галину за талию, притянул к себе.

– Беркутов, пошли уже. Лялька ждет.

Еще с минуту он сидел, не отпуская Галину от себя и мысленно рисуя сцену соблазнения любимой женщины. Получалось смешно. Он представил свой продавленный диван, пружины которого не просто скрипели, а при каждом движении хором издавали стонущие звуки, просвечивающие местами от старости простыни и наволочки, доносящиеся с улицы в окна первого этажа детские голоса, и весело ужаснулся. «Ну не король тебе достался, Голованова, не повезло!», – посочувствовал он мысленно Галине. Сам же, вскочив, стал ее поторапливать.

– Быстрее поехали. Хочу домой, видеть не могу этот белый потолок.

«Вот судьба! Живешь размеренно, вроде и не нужно ничего особенного. Спишь, а не живешь. Так только, чтобы с детьми все было в порядке, одеть было что и желудок набить чем. И все. И вдруг оказывается, что нужно торопиться. Не потому, что конец близок. Совсем наоборот. Начало. Он спешит, и я спешу. И от этой торопливости внутри все сладко ноет. Сразу понимаешь, еще шажок – и ты в раю», – Галина шла по коридору за Беркутовым, который тянул ее за руку прямиком к выходу.