Память Древних

Жал, хотя вслушивался с пристрастием осужденного, которому выносят приговор, старательно делал вид, что его здесь нет. Поэтому, оглядевшись вокруг себя, потянулся к Стенну — за элем.

Фирин был полностью согласен с Деем, поэтому повторил:

— Данан!

Данан медлила с ответом, словно подбирая в уме, как бы сделать очевидным для них то, что стало для неё. О, Вечный! Она, кажется, начинает понимать Жала, который всегда много и быстро соображает, но так мало высказывает. Ему ведь и так понятно, к чему болтать? И ей вот сейчас тоже…

— Йорсон, — обратилась чародейка. — Ты и твои подчиненные, как вы слышите архонта? Как он звучит для вас?

— Как голос старшего брата, — честно признался Йорсон, не став увиливать. В конце концов, они все тут с одной целью. — И в последнее время он ругается на меня так же, как ругался брат в детстве, до того, как мы сблизились.

Данан, издав смешок, скривилась:

— У Него заканчивается терпение.

Поглядев на командора, один из руамардцев тоже вставил:

— Голос ни на что не похож. Но он постоянно болтает о том, что если я сделаю то или это, то… — он сглотнул и снова поглядел на Йорсона, — то меня сделают констеблем ордена. Хотя бы.

Йорсон выдохнул, выдвинув вперед челюсть. В его лице отчетливо прочлось: «Сучий потрох».

— Вот все и встало на места, правда? — спросил еще один руамардский смотритель, треснув товарища по спине. Похоже, у них были склоки до спуска в подземелья, и этот несчастный здорово облажался, прикинула чародейка. Возможно, с десяток раз.

Данан обернулась к Эдорте:

— Кажется, мы натыкались на это еще в Астерии, когда ковырялись в хрониках. Что во Второй Пагубе смотрители мучились от шелеста?

Эдорта завелась тут же: и не только во второй. Во всех Пагубах, начиная со второй, смотрители терзались шелестом, неразборчивыми криками, скрежетом и воплями.

— О Первой почти не осталось сведений, — добавила воительница в конце, — но мы нашли упоминания о сладкой песне. Возможно, это оно.

Данан кивнула, не комментируя: достаточно и сказанного.

— Диармайд, ты говорил, у Редгара он тоже что-то напевал?

Дей кивнул: вроде того.

— И мне тоже… Ну, не в смысле поет. Я имею в виду, раньше больше голос шелестел, а теперь я отчетливо слышу каждое слово, — поделился Диармайд.

Данан улыбнулась совсем недобро и спросила вкрадчиво:

— И что он говорит тебе, лейтенант?

Диармайд начал отвечать, но Данан тут же перебила:

— Или, вернее, кем он говорит в тебе? — с видом рокового прозрения спросила чародейка. От подобного вопроса лицо Дея вытянулось: чего? Но Данан не сбивалась, и её убежденность была настолько заразительной, что даже Хольфстенн, забиравший назад фляжку с элем, замер на середине жеста. — Редгар, верно? — Данан накинулась на Диармайда. — Ты слышишь голос командора!

Она уже не спрашивала, а Диармайд, оторопев, молчал. Как она узнала? И, стоп, архонт? Так это не голос памяти, совести или самого Реда…

— Ты стал различать голос Темного, как голос, когда мы вышли из Талнаха, Диармайд, — продолжала Данан. — Только после того, как самого Редгара не стало. Вот почему ты постоянно говоришь нам, что бы он сказал и чего бы хотел. Тебе кажется, что он говорит с тобой, будто из памяти прошлого, будто ты так великолепно его знал! Но на деле ты так же слепо следуешь темной воле, как и я! Как… все мы!

Диармайд заерзал. В его голове резко что-то взорвалось и опустело. Словно он даже думать не хотел, что чародейка может быть права. Темный?! Неужели?! ДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕТ, НЕТ И НЕТ!!! ОН ЖЕ ОТЧЕТЛИВО СЛЫШАЛ ГОЛОС ТЫСЯЧИ БИТВ!

Глядя, как Дей предается метаниям, Хольфстенн обеспокоился, как бы друг не начал драть на себе волосы.

— Какое это сейчас имеет значение?! — все еще отказываясь поверить, раздраженно бросил Диармайд.

— Прямое! — Данан безотчетно поймала Дея за плечи хорошенько встряхнула. — Архонт увещевает каждого из нас тем, что мы хотим слышать — голосами родных, обещаниями свободы, героическими свершениями. Другие архонты из тех, что уже пробуждались, не обладали даром Иллюзии и звучали для всех одинаково. Но не этот.

Данан перебил стук в дверь — им принесли еды. Кто и когда успел об этом озаботиться, она не имела понятия. Но от запаха пищи поняла, что сейчас скрючится вдвое от пустоты в желудке. Самой обычной пустоты обычного голода, — настойчиво внушила себе женщина.

Едва блюда оказались в пределах досягаемости, Данан не глядя оторвала кусок пищи и закинула в рот (знатно обожглась). Отчертыхавшись, продолжила: