– Я хотел сказать, что мой путь только начался, господин. Ты, твои солдаты – то, что вы видели, то, через что прошли… – Он покачал головой. – Это всё там, в ваших глазах.
Скворец внимательно посмотрел на проводника, молчание затягивалось.
Калам снял котелок с огня и зачерпнул две чашки пахнущего лекарствами отвара, протянул одну командиру.
– Мы догоним их завтра.
– Да ну? Мы тряслись в седле целый день, вдвое быстрей солдатской побежки. И насколько мы нагнали этих треклятых магов? На колокол? Два? Не больше двух. Они используют Пути…
Убийца, нахмурившись, медленно покачал головой.
– Тогда я потерял бы след, господин. Если бы они хоть единожды ступили на Путь, все следы от них стёрлись бы.
– Да. Но они ведут вперёд, без разрывов. Почему?
Калам покосился на огонь.
– Не знаю, господин.
Скворец хлебнул горького чая, поставил жестяную чашку на землю возле убийцы и ушёл.
День сменялся днём, погоня вела их через разбитые ущелья, овраги и пересохшие русла рек. Были найдены ещё трупы, такие же иссушенные фигуры. Калам опознавал их одну за другой: Рениша, чародей Высшего Меанаса; Келугер, жрец-септим Д’рек, Червя Осени; Наркал, боевой маг, посвящённый Фэнера и претендент на титул Смертного меча этого бога; Уллан, одиночница, жрица Солиэль.
Голод и жажда начали взимать дань с преследователей. Лошади пали, их туши освежевали и съели. Выжившие животные исхудали настолько, что выпирали кости. Если бы не следы магов, которые безошибочно вели Калама и остальных от одного скрытого родника к другому, они все погибли бы в этой безжалостной пустыне.
Сэт’алахд Круль, ягг-полукровка, который однажды отбросил Дассема Ультора на полдюжины шагов яростной контратакой с полыхающим благословеньем неведомого бога мечом в руках; Этра, госпожа Пути Рашан; Бирит’эрах, маг Пути Серка, который умел призвать бурю с ясного неба; Геллид, ведьма Пути Тэннес…
Теперь остался лишь один, последний чародей, – по-прежнему впереди, неуловимый. Его присутствие обнаруживали только слабые отпечатки ног.
Преследователей объяла тишина. Тишина Рараку. Она изменила, отточила, закалила их на солнце. Кони были им под стать, тощие и строптивые, неутомимые и с безумным взором.
Скворец не сразу понял, что именно видит в лице Калама, когда тот смотрит на него и солдат, не сразу осознал, что в сощуренных глазах убийцы мелькает недоверие, восхищение и даже страх. Однако и сам Калам изменился. В своих странствиях он никогда не уходил далеко от родных земель, но теперь – будто прошёл вдоль и поперёк целый мир.