– Я вижу тревогу в твоих глазах, Скворец. И список длинный, верно? Твои «Мостожоги», Серебряная Лиса, её мать, а теперь ещё и болезнь на Путях. Мы движемся вслепую. Столько всего зависит от неизвестности. Держится ли ещё Капастан или город уже пал? А как там Тротц? И Паран? Быстрый Бен?
– Мне этот список тревог известен, Корлат, – проворчал Скворец.
– Прости. Я разделяю их, вот и всё.
Он покосился на тисте анди.
– Извини, но почему? Это не твоя война – нижние боги, это даже не твой мир! Почему ты откликаешься на его нужды? – Скворец громко вздохнул, покачал головой и вновь поднял глаза к небу. – Этот вопрос мы часто задавали себе в самом начале кампании. Помню, в Чернопёсьем лесу наткнулись на полдюжины твоих родичей. Морантская «ругань» их скосила. Взвод призывников взялся обирать тела. И они ругались на чём свет стоит – ничего ценного не нашли. Несколько завязанных узелками кусочков цветной ткани, отполированный ручьём камешек, простое оружие – такое можно купить на любом рынке в любом городе. – Он помолчал, затем продолжил: – И помню, я тогда задумался, а что за жизнь у них была? Какие мечты, устремления? Будут по ним тосковать родные или нет? Мхиби как-то сказала, что рхиви взяли на себя труд хоронить павших тисте анди… ну, и мы сделали то же самое там, в лесу. Разогнали призывников, дали им пинка под зад. Мы похоронили ваших погибших, Корлат. Упокоили их души по малазанскому обычаю…
Корлат внимательно посмотрела на него своими бездонными глазами.
– Зачем? – тихо спросила она.
Скворец нахмурился.
– Зачем мы их похоронили? Худов дух! Мы чтим и уважаем своих врагов – кем бы они ни были. Но тисте анди – более прочих. Они принимали тех, кто сдавался в плен. Если среди сдавшихся были раненые – лечили их. Даже позволяли нам отступить – ни разу нас не гнали, когда удавалось вырваться из стычки, в которой мы не могли победить.
– А разве «Мостожоги» не возвращали этот долг – раз за разом, командир? И вскоре так же начали поступать все остальные солдаты Дуджека Однорукого.
– Большинство кампаний чем дольше продолжаются, тем более жестокими становятся, – задумчиво проговорил Скворец. – Но не эта. Она стала более… цивилизованной. Появились неписаные правила…
– И почти всё это рухнуло, когда вы взяли Крепь.
Он кивнул.
– Даже больше, чем ты думаешь.
Рука Корлат по-прежнему лежала на его плече.
– Пойдём ко мне в шатёр, Скворец.
Его брови взметнулись, затем он улыбнулся и ответил сухо:
– Такую ночь тяжело провести в одиночестве…
– Не глупи! – возмутилась Корлат. – Мне не нужна компания – мне нужен ты. Не безликая потребность, которую удовлетворит кто угодно. Не это. Понимаешь?
– Не совсем.
– Я хочу, чтобы мы стали любовниками, Скворец. С этой ночи. Я хочу просыпаться в твоих объятьях. Я хочу знать, испытываешь ли ты чувства ко мне.
Он долго молчал, затем ответил:
– Дурак бы я был, если бы не испытывал, Корлат, только считал, что ещё глупее начинать как-то ухаживать. Я думал, у тебя отношения с другим тисте анди – союз, несомненно, длиной в века…
– А какой был бы смысл в таком союзе?
Скворец ошарашенно нахмурился.
– Кхм, ну, супружество? Дети?
– Дети появляются. Редко, чаще от скуки, чем по искреннему желанию. Тисте анди не ищут супругов среди себе подобных. Это отмерло давным-давно, Скворец. Но ещё реже бывает, чтобы тисте анди вышел из тьмы в смертный мир, чтобы избавиться от… от…
Он приложил палец к её губам.
– Не нужно. Для меня честь принять тебя, Корлат. Больше, чем ты можешь вообразить, и я постараюсь оказаться достойным такого дара.
Она покачала головой, опустила глаза.
– Это жалкий дар. Ищи моё сердце, и будешь разочарован тем, что найдёшь.
Малазанец отступил и потянулся к кошелю на поясе. Развязал его, вытряхнул на ладонь содержимое: несколько монет, а затем маленький, грязный узелок разноцветной ткани и тёмный, гладкий камешек.
– Я всё думал, – медленно проговорил он, глядя на эти предметы, – что когда-нибудь подвернётся возможность вернуть то, что было явно очень дорого этим павшим тисте анди. Всё, что они тогда нашли… Я понял – ещё тогда, – что больше ничего не могу сделать, чтобы почтить их.
Корлат накрыла его ладонь своей, так что странные предметы оказались зажаты между ними. И повела малазанца прочь по дорожке между шатрами.
Мхиби видела сон. Она цеплялась за край обрыва, руки с побелевшими костяшками ухватились за искривлённые корни, мелкий песок и земля сыпались в лицо, а она отчаянно старалась не сорваться.
Внизу ждала Бездна, наполненная бурей расчленённых воспоминаний, потоками боли, страха, ярости, зависти и тёмных страстей. Эта буря жаждала поглотить её, тянулась к ней, а Мхиби не могла защититься.
Руки её слабели.
Воющий ветер вцепился в ноги, дёрнул, оторвал от уступа, и Мхиби упала, полетела вниз, добавив собственный вопль к яростной какофонии бури. Ветра швыряли её то в одну сторону, то в другую, Мхиби вертелась в воздухе, кувыркалась…