Память осени

16. Крым. Дорога

Алиме и Абдурагим, не торопясь, катят на телеге в соседнее село, где живет фельдшер.

Абдурагим. Ты, дочка, скажи, если тебе чем-то помочь надо. Я же вижу, откуда ты… Только спрашивать ничего не буду – зачем? Что надо – скажешь, а что не надо, мне и знать незачем.

Алиме. А как же вы среди немцев, дядя Абдурагим? Они же…

Абдурагим. Я, когда согласился, не знал, что так тяжело будет. Все время боюсь – вызовут и скажут: иди расстреливать… Или вешать… Или в облавах участвовать. Пока такого не было, но когда-нибудь да случится… Ночами не сплю. Когда-нибудь немцы увидят, что полицай из меня никакой… Хорошо, если в живых оставят.

Алиме. Ничего, дядя Абдурагим, недолго им осталось, скоро наши придут…

Абдурагим. Наши… А что я им скажу? Нашим… Чем оправдаюсь? Кто мне поверит?..

Алиме. Будем вместе работать, я все про вас расскажу, как вы помогали.

Абдурагим. Ты такой большой человек, что тебя слушать будут?

Навстречу им большая повозка, которой управляет полицай. На соломе разлеглись два немца с автоматами. За ними идет группа молодых девушек с чемоданами, рюкзаками, вещмешками.

Полицай останавливается, немцы ему что-то говорят, он спускается на землю, не торопясь, идет к Алиме и Абдурагиму.

Полицай. Кто такие, откуда?

Абдурагим. Староста Джермай-Кашика Абдурагим Батолов. А это моя родственница. Племянница…

Полицай. Племянница… А давай мы ее тоже вон вместе с этими в Германию отправим, а? Будет там работать, деньги хорошие зарабатывать, вам помогать… Молодая, здоровая, как раз то, что нужно для работы на великую Германию.

Полицай осматривает Алиме оценивающим взглядом.

Абдурагим. Не может она.

Полицай. Чего так? А может, не хочет?

Абдурагим. Ногу она повредила, ходить не может. Боимся, перелом. Вот везу к фельдшеру, пусть посмотрит.

Полицай. Ну, пусть лечится. Германии нужны здоровые и сильные. Я запомню, что у тебя такая родственница, Абдурагим Батолов. Навещу как-нибудь…

Полицай возвращается к телеге, усаживается. Объясняет немцам: «Больная она… Кранке…» Показывает на ногу: «Фус… кранке…»

Процессия трогается.

Алиме и Абдурагим видят усталые, поникшие лица совсем молодых девушек и парней.

Абдурагим. Я про него, про этого… слышал… Собака, пес самый настоящий… Хуже даже… Я своих в селе предупреждаю об облавах, они в такие дни прячутся, но… Сама понимаешь, долго это продолжаться не будет, обратят внимание… Ну да…

17. Дом фельдшера Васфие Аджибаевой

Васфие, женщина лет сорока, туго бинтует ногу Алиме.

Васфие. Ну вот, самое главное – перелома нет, растяжение только, через несколько дней бегать будешь…

Алиме. Спасибо вам.

Васфие. Да чего там. Только не говори никому, что я тебе помогала…

Алиме. А почему?

Васфие. Не хочу, чтобы немцы узнали, что я медсестра, а то заберут в свой госпиталь, за их ранеными ухаживать… А я их лечить не хочу… Мой муж в Красной Армии воюет, а мне немцев лечить? Нет уж.

Алиме. А вы не боитесь мне так говорить?

Васфие. Не боюсь. Мне Абдурагим про тебя все рассказал. Да я и сама про тебя многое знаю…

Алиме. И что же?

Васфие. Что ты в райисполкоме работала, а потом в Краснодар эвакуировалась… Значит, пришла оттуда… В общем, если помощь нужна, скажи прямо. Что смогу, сделаю. Лишнего спрашивать не буду…

18. Старый Крым. Здание тайной полевой полиции

Офицер румынской армии Ион Кожухару подходит к двери, какое-то время топчется перед ней, оглядывается, потом, вздохнув, входит.

Дежурный ведет Кожухару по коридору в канцелярию, навстречу ему ведут арестованных, избитых, замученных. Кожухару втягивает голову в плечи.

Дежурный останавливается у двери с надписью «Канцелярия», стучит.