Память осени

Алиме подходит к станции, присматривается. Толпа женщин с мешками, корзинами ждет прибытия эшелона. Алиме смешивается с ними, прислушивается к разговорам. К ней подходит какой-то молодой, темноволосый человек с нагловатым взглядом.

Темноволосый. Что продаешь?

Алиме. Не продаю – меняю.

Темноволосый. Что на что?

Алиме. Яйца на сигареты.

Темноволосый. Вот значит как – яйца… Только на сигареты?

Алиме. Только на сигареты.

Темноволосый. А может, марки возьмешь, а?

Алиме. Если у тебя есть марки, что же ты на рынок не идешь? Там на марки все купишь. Нет у тебя никаких марок.

Темноволосый. Умная, что ли очень? И откуда такие умные взялись? Раньше тебя тут не было.

Алиме. Откуда надо.

Темноволосый. Не нравишься ты мне что-то… Сдам я тебя сейчас патрулю (указывает на курящих в сторонке немцев), они с тобой живо разберутся… Так откуда ты?

Алиме. Из Джермай-Кашика.

Темноволосый. Кто там у вас староста-полицай?

Алиме. Абдурагим Батолов.

Темноволосый. Я вот у него узнаю, кто ты такая. Смотри, если врешь!

В это время раздается гудок паровоза, и показывается эшелон. Толпа приходит в движение, все ищут место повыгоднее, Алиме оттесняют в сторону, и она теряется среди галдящих женщин.

Эшелон останавливается, из вагонов выпрыгивают немецкие солдаты. К Алиме подходит толстый фельдфебель.

Фельдфебель. Яйки?

Алиме. Айер.

Фельдфебель. Вас волен?

Алиме (показывая два пальца). Цвай айер – цигареттен… Пакунг.

Фельдфебель. Пакунг? Фу…

Фельдфебель, почмокав губами, с ухмылкой забирает несколько яиц и уходит. Алиме молча смотрит ему вслед.

Он отходит. Алиме идет вдоль вагонов, приговаривая: «Цвай айер – цигареттен пакунг». Никто не соглашается – дорого. Алиме внимательно считает все, что видит вагонах и на платформах. Вдруг видит Темноволосого, шныряющего среди женщин, ныряет в толпу и скрывается.

23. Джермай-Кашик. Дом Ревиде

Алиме и Лариса у радиостанции, Лариса передает сообщение, затем принимает, передает сообщение из Центра Алиме, та принимается за расшифровку. Лариса вздыхает и мечтательно закрывает глаза, закинув руки за голову.

Лариса. А ты какого мужа хочешь?

Алиме удивленно смотрит на нее.

Лариса. Нет, правда? Ну, вот кончится война, и начнется другая жизнь… Семья… Ты о каком муже мечтаешь?

Алиме. Не знаю…

Лариса. А я знаю. Чтобы я за ним была как за каменной стеной… Чтобы на руках меня носил, а на других даже смотреть не мог… Ни-ни… А иначе – гуляй смело! Свободен!

Алиме. А у нас не так.

Лариса. А как?

Алиме. У нас жена за мужа все отдаст, даже жизнь. Потому что это ее долг.

Лариса. А если он ей изменил? Ведь бывает такое? Бывает?

Алиме. Значит, не любил по-настоящему, и нечего было за такого выходить.

Лариса. Ну, это легко говорить, а когда до дела дойдет, там другое запоешь…

Алиме. Не запою.

Лариса. Жизнь покажет. Да, кстати, у нас питание садится. Еще несколько дней поработаем – и все, сдохнет наше радио.

Алиме недоуменно смотрит на Ларису. Та только пожимает плечами.

Алиме. Но говорили же, надолго хватит…

Лариса. Говорить все можно. Может, батареи оказались уже бэу…

Алиме. Бэу?

Лариса. Ну да – бывшие в употреблении… А может, просто бракованные… В жизни всякое бывает.

Алиме. Но такого быть не должно.

Лариса. Не должно, а оно вот оно, перед нами. Что делать будем, товарищ резидент?

Алиме. У нас есть инструкция – будем просить, чтобы прислали новые. Самолетом.

Лариса. Ну, раз инструкция…

Алиме еще раз читает шифровку, а потом сжигает ее.

Алиме. Мне завтра в Феодосию надо съездить…