Память по женской линии

– Эва сидит напротив окна. У нее незнакомое мне платье, новая прическа, похудела, осунулась, тени под глазами, но как помолодела. Как же она великолепна, моя жена! Взгляд беспокойный, непонятный взгляд. Долгие гастроли выдались, особенные, больничные. Сколько капельниц, УФО, переливаний крови, антибиотиков. Наплевать! Не сознавал, пока не вернулся «оттуда» из небытия, как соскучился по дому, по Эве. Неужели она решилась-таки на пластику? Нет, не похоже, не заметно. Тоже соскучилась за месяц разлуки? Теребит скатерть длинными пальцами, и маникюр свежий, нервничает, как девочка, как десять лет назад. Или пятнадцать? Переживает, не привез ли с собой очередной роман – ха-ха – из больнички? Что значат все эти романы – Эва одна, прочее – это прочее. Если бы не проблемы с новым администратором, махнуть бы с ней сейчас к морю, запереться от всех. В конце концов, можно перенести назначенную встречу и заняться любовью, как когда-то днем до обеда, вместо обеда, прямо сейчас. Эва, жена моя, дай мне руку! И наплевать на диету, будем обедать дома, хочу жирную жареную свиную отбивную! Нет, Эва, нет! Ты не можешь уйти от меня! У меня отпуск почти на две недели, у нас с тобой отпуск, поедем к морю… Простим друг другу мелкие грешки, не плачь! Клянусь, никогда больше! Сама знаешь, практически с того света вернулся… Ты умная женщина, понимаешь, любовь – это одно, а жизнь, ну, в жизни всякое бывает. Никогда больше! Не оглянусь! Не покидай меня, любовь моя, поедем к морю, будем жить в маленьком белом домике, где волны с белыми барашками добегают до самого порога, где пахнет свежей горечью миндаль и склевывают рыбы сердолик. Эва, ты слышишь, я почти придумал новую песню – для тебя!

– Он не выдержал две недели, не дошел и до середины срока. Конечно, молоденькой итальянке-горничной с быстрыми глазами было наплевать, кто он такой, она не слышала его песен, не позарилась и на деньги, довольно скромные для того курорта. Мой Орфей немолод, но обаяние не стареет, его обаяние, не мое. Они устроились прямо под окнами белого домика на некрашеной деревянной скамейке, и он не озаботился прикрыть ставни, чтобы ветер относил жадные стоны в море, а не затягивал в спальню.

– Эва, это смешно, – терпеливо объяснял он. – У меня не складывается новая песня, а контракт на альбом уже подписан. Сама знаешь, тут все средства хороши. Не делай из мухи слона!

– Вернись ко мне! Когда сможешь, – просил мальчик, милый, волшебный, но чужой. Он почти поправился после неудачной, к счастью, попытки отравиться. Как это было по-детски, даже по-женски. – Никогда не будет поздно, – обещал мальчик.

И я вернулась.

Не к юному любовнику. Вернулась к смерти от мужа, от своего Орфея. Потому что жизнь, как ни крути, короче любви, даже если смириться с этим невозможно.

Он не записал новый альбом, его растерзали не менады, кто бы сомневался, а критики. Как певец он умер. Но нашел себя в другом жанре и успешно ведет популярную телепередачу, такой же юный душой, но одетый уже не как тинейджер, а солиднее. Мешки под глазами не портят его обаяния, правда, на меня оно больше не действует. Я по другую сторону.

Крылышки. Дедал (женский вариант)

1

Оля вырвалась из дома первый раз за зиму. Снег сухо шуршал и царапался, кусты норовили выскочить из-за поворота и уколоть острой веткой, жесткий наст на пригорке вскрывался клочьями прошлогодней травы – лыжня была отвратительная. Справа, совсем рядом бежали электрички, выдыхая, как утверждала бабушка, отбросы тяжелых металлов. Электрички везли свободных лыжников в прекрасные экологически чистые дали. Слева под защитой прорванной местами железной сетки сутулилось полузаброшенное садоводство с фанерными домиками, за которым простирался бескрайний бетонный забор.