Память сердца

Костя опешил в первую секунду, отступил на шаг. Парень смотрел нагло и насмешливо. Рядом встал его приятель – худой, смуглый, с неприятным и словно бы перекошенным лицом.

– Я тут гуляю, – ответил Костя с вызовом. – А тебе какое дело?

– Гуляет он! – Белобрысый обернулся к приятелю, тот выразительно хмыкнул, будто услыхал несусветную чушь.

Белобрысый вперил немигающий взгляд в Костю.

– Вот что, ещё раз увижу здесь – пинков навешаю. Всю ж… тебе распинаю. Понял?

Костя сжал кулаки. Слабаком он не был. И трусом тоже не был никогда. Если бы он был трусом, то не приехал бы сюда. Отец у него герой. И он никак не может его подвести.

Пригнув голову, Костя заговорил придушенным голосом:

– Как бы я сам тебе пинков не навешал. Смотри, это у меня быстро, будешь потом неделю задницу чесать.

Белобрысый опешил. Спутник его дёрнул кадыком. Последовала непродолжительная пауза, а потом всё смешалось: кто на кого бросился первым, трудно было понять. Но через минуту белобрысый парень сплёвывал кровь на землю, а его приятель стоял, мерно раскачиваясь и держась обеими руками за живот, словно ему было холодно или бы в животе его плескалось озеро, а он его удерживал, чтобы не расплескалось. Косте тоже попало по зубам, но не так, чтобы очень уж сильно. Его противники не знали, что Костя три года занимался боксом в обществе «Динамо» и кое-что вынес из спортзала, в котором проводил по восемь часов в неделю. С левой он бил очень хорошо и крепко, а с правой так, что лучше и не надо. Белобрысому он зазвездил правым хуком по зубам, его приятель получил хороший ударчик с левой в «солнышко». Обоим этого хватило, чтобы взять паузу и несколько переменить тон.

– Мы с тобой ещё встретимся, – прошамкал белобрысый разбитыми зубами.

– Я тебя урою, олень! – неуверенно поддакнул второй.

– Ага, давай, буду ждать, – молвил Костя и, повернувшись, пошёл своей дорогой.

Конфликт таким образом был исчерпан.

Он не сказал отцу об этой драке. Да и зачем? У него своих дел полно. Незачем ему и вникать в подобные глупости.

Однако история эта имела продолжение. Белобрысый парень оказался сыном довольно высокого чина – начальника Колонбюро. Отец его заправлял всеми так называемыми колонистами – осуждёнными крестьянами, получившими свои сроки по анекдотическому «закону о колосках». Таким осуждённым было предложено освобождение из лагерей, если только они согласятся жить без паспортов и примут обязательство не уезжать с Колымы на весь период неотбытого срока, плюс ещё два года. Согласившимся разрешали жить в специальных колонпосёлках, им предоставляли дом, сельхозинвентарь, скотину, они могли также вызвать к себе семью с материка. И хотя они всё равно считались осуждёнными, но это уже был не лагерь, не золотой забой, не казарма – в худшем её варианте. Неудивительно, что почти все таковые согласились перебраться из ледяных бараков в свои избы, избавиться от конвоя и от произвола блатных. Хотя охрана в таких посёлках и присутствовала, и режим был полувоенный, полулагерный, но это не шло ни в какое сравнение с золотыми приисками с их работой на износ. Всем этим людом – бесправным, униженным, обманутым, оскорблённым творимым произволом – командовал отец белобрысого паренька. Чувство собственного превосходства, ощущение ничем не ограниченного могущества исподволь передалось от отца к сыну (оно и всегда так бывает). И когда сын вдруг получил по зубам средь бела дня от какого-то фраера, это сразу стало известно не только отцу, но и его подчинённым. История получила огласку, и в конце концов виновник расправы был установлен. Случилось это не сразу, но всё равно имело последствия не только для Кости, но и для его отца.

А пока что Костик ничего не сказал отцу, и вообще он постарался забыть об этой драке. Мало ли он дрался дома? Эка невидаль! Почитай, каждую неделю происходили стычки, то с соседней улицы шпана нагрянет, а то «речники» вдруг заявятся всей толпой с цепями и кастетами. Это, значит, время такое было, такая была у них у всех закалка. Отцы их воевали и не давали спуску никому, стало быть, и сыновья должны быть такими же.

Как бы там ни было, а на следующее утро они с отцом отправились в поездку. Отец разбудил Костю в половине шестого. За окном было уже светло. Выйдя на воздух, Костя с удивлением огляделся. Солнца не видать, а от неба исходило странное свечение; это была полумгла-полусвет. Предметы не отбрасывали теней, и все контуры и масштабы изменились, всё вокруг казалось нереальным, бесплотным.

Поёживаясь от ледяной сырости, Костя забрался в кузов полуторки и сел на низкую скамью возле правого борта. Отец устроился рядом, и ещё несколько человек с хмурыми отёчными лицами расселись вдоль низких бортов. Сверху на головы накинули кусок брезента, и машина, заурчав, поехала со двора.