Память Вавилона

Торн говорил совершенно спокойно, однако взгляд противоречил его мирной интонации. Офелия съежилась. Если Торн перестал разговаривать как Лорд Генри, значит, он готов на все.

– Иначе все завершится очень плохо, – ответил Амбруаз.

Мягкие черты его лица исказила горестная гримаса, а глаза продолжали умоляюще смотреть на Офелию.

– В любом случае, – сдавленно добавил юноша, – добром это не кончится. В конечном счете, miss, ведь именно вы провоцируете разрушение ковчегов…

Очки на носу Офелии окрасились в зеленый цвет.

Торн устало усмехнулся.

– Я хочу сэкономить наше время, – сказал он, обращаясь к Амбруазу. – Вы ведь состоите на службе у Бога?

Едва Торн произнес последнее слово, как все роботы, до сих пор смирно стоявшие за креслом, пришли в движение. Размеренным шагом они заполнили гардеробную, окружив Торна, Амбруаза и Офелию, потом, как дети, взялись за руки – большие безликие дети – и образовали вокруг них хоровод. Едва круг замкнулся, сверкнула сталь, до дрожи перепугавшая шарф Офелии. Десятки, сотни острых кинжалов вырвались из железных тел. То малое сходство с людьми, которым роботы обладали, исчезло полностью: теперь они представляли собой смертельную западню, непреодолимый барьер, ощетинившийся острыми лезвиями.

Амбруаз неловко оперся о ручки кресла.

– Очень жаль, – вздохнул он. – Вам не следовало этого говорить.

– Призовите их к порядку, – приказал Торн.

Офелия с тревогой взглянула на него. Торн не повысил голос, не сделал ни единого движения, однако его пальцы с такой силой обхватили набалдашник трости, что суставы побелели. Когти Торна почувствовали угрозу. И он прилагал все усилия, чтобы сдержать их. Тесная гардеробная не позволяла ему отойти подальше от Офелии и Амбруаза, не напоровшись на оружие роботов.

– Амбруаз, пожалуйста! – взмолилась Офелия. – Я знаю, вы не желаете нам зла. Отзовите ваших слуг и верните мне мою сумку.

Но подросток с несчастным видом покачал головой.

– Я не могу, miss.

Офелия ощутила, как пробудились ее собственные когти. Торн, похоже, напрягал каждый мускул, препятствуя свойству Драконов выплеснуться наружу. Его когти не причинили бы вреда роботам, но могли располосовать и ее, и Амбруаза, как бумагу.

– Отзовите их, – настаивала Офелия, вглядываясь в отчаянное лицо юноши.

– Он не может.

Эти слова пропел легкий, словно трепет крыльев бабочки, голос, и они разнеслись по всей анфиладе комнат.

Голос Лазаруса.

– А я могу. Вольно, boys.

В ту же секунду роботы с металлическим звоном убрали свои кинжалы, разомкнули круг и удалились медленной поступью.

На пороге комнаты стоял Лазарус. Сняв свой высоченный цилиндр, он поклонился, и серебряный водопад волос заструился по его плечам.

– Мистер и миссис Торн, я рад приветствовать вас у себя в доме! – провозгласил он. Теперь, раскрыв свою подлинную сущность, Лазарус уже не картавил. – Если бы вы подождали меня в Мемориале, я бы охотно взял вас на борт своего лазарустата. Надеюсь, вы не откажетесь пройти со мной в гостиную, – добавил он, водружая на голову цилиндр. – Там мы сможем спокойно поговорить, ведь нам предстоит чрезвычайно интересная беседа!

Некто

Мелодично позвякивая ложечкой, Лазарус разбалтывал в фарфоровой чашке шестой кусок сахара, медленно растворявшийся в чае. Подобно прилежному ученику, он от усердия даже высунул кончик языка, отчего лицо его выглядело невероятно забавным.

Тем не менее Офелии при взгляде на него было не до смеха.

Устроившись на краешке дивана вместе с шарфом, ревниво свернувшимся клубочком у нее на коленях, девушка не прикоснулась ни к чашке с чаем, ни к печенью, которое принес робот-мажордом Уолтер. Она чувствовала на себе удрученный взгляд Амбруаза: с момента возвращения отца подросток больше не произнес ни слова. Офелия покосилась на Торна, желая понять, какой тактики придерживаться. Тот сидел в деревянной позе среди разбросанных по дивану подушек, сжимая набалдашник трости, и неотрывно смотрел на Лазаруса. Он вновь держал под контролем свои когти, однако они по-прежнему оставались начеку, на каждом кончике нерва, готовые выскочить при первой же оплошности хозяина. Офелию мучила мигрень, но, даже понимая, что причина ее кроется в семейном свойстве Драконов – причинять боль на расстоянии, – она не собиралась отсаживаться подальше от Торна. Когда Уолтер принес и поставил перед ним чашку с чаем, тот немедленно вылил его в горшок с фикусом.

– Полно, полно, я никогда не стану травить гостей в собственном доме! – насмешливо заметил Лазарус. – Я и муху не могу убить, чтобы потом не испытывать угрызений совести.

Снова наползла вязкая, точно смола, тишина. Амбруаз наблюдал за Офелией, Офелия – за Торном, а Торн – за Лазарусом.