Память Вавилона

– Перерезав нить, Паутина обрекла меня на вечное одиночество. Честно говоря, я не понимаю, как вы можете жить затворницей день за днем, хотя и уверяете, что привыкли к этому. Мне такое уединение совершенно невыносимо!

И Крестный прыснул со смеху, будто сказал что-то ужасно остроумное. Виктория подумала: вот из него вышел бы самый лучший папа в мире.

Он выпил полстакана и отставил его в сторону.

– Я славлюсь многими пороками, но неблагодарность в их число не входит. Меня лишили семьи – вместо нее я получил другую. Вы имели полное право выбрать для своей дочери другого крестного, однако, несмотря на все случившееся, сохранили это звание за мной. Хотите верьте, хотите нет, но то, что я решил сделать, я сделаю и для вас, и для Виктории, и для Офелии, и даже – как мне ни противно это признавать – для Торна. Да и для вас тоже, мадам Розелина.

И Крестный снова подмигнул Старшей-Крестной, а та закатила глаза к потолку, хотя Виктория приметила, что ее лицо стало не таким желтым, а даже почти розовым. Крестный взмахнул своим дырявым цилиндром, пробормотал: «Сударыни!» – и, весело приплясывая, покинул гостиную.

Виктории ужасно захотелось оставить свое второе тело в спальне, выбраться из дома вместе с Крестным и полюбоваться вместе с ним настоящими деревьями и настоящими птичками.

– А он отчасти прав, – сказала вдруг Старшая-Крестная со своим странным акцентом. – Вы не так уж одиноки, Беренильда. Я пролетела через добрый десяток ковчегов, чтобы найти вас, и твердо намерена в дальнейшем навязывать вам свое общество. Но вы только посмотрите на эту погоду! – сердито воскликнула она, ткнув пальцем в окно. – Кислая, как рассол в банке с маринованными корнишонами! Вы должны встряхнуться и начать новую жизнь хотя бы с генеральной уборки. Что скажет месье Торн, когда увидит, что ваш замок зарос грязью?!

У Мамы вырвался короткий смешок – похоже, он удивил ее саму.

– Вероятно, откажется сюда войти.

Виктория вернулась в постель, в тело Второй-Виктории. Она зевнула и закрыла глаза – ее сразу разморило в этом слишком тяжелом теле. Дождь в парке прекратился. Если Старшая-Крестная умела вызывать солнышко, пожалуй, стоило еще ненадолго задержаться дома.

Перчатки

Буйный порыв ветра чуть не свалил Офелию со стремянки, и она уронила лампочку, которую только что вывинтила из фонаря. Девушка подождала, когда ветер уймется, и вынула из рюкзака новую. Лампочки с Гелиополиса светили сами по себе, без помощи газа или электричества, они не раскалялись и не обжигали пальцы; их ввинчивали в патрон только для того, чтобы их не разбил ветер. Город взял эти лампочки на вооружение с тем же энтузиазмом, с каким принял трансцендии с Циклопа. Прижмурившись, чтобы уберечь глаза от слепящего света, Офелия кое-как управлялась с лампочками, стараясь не перебить их все, – у нее не было никакого желания получить наряды вне очереди. Каждый час, потраченный на дополнительные хозяйственные работы, сокращал ее время на обучение. А оно и без того было ограничено.

– Стажер Евлалия, ускорьте темп!

Офелия взглянула на камеру, вмонтированную в стену сторожевой башни. Школа следила за учениками через эти камеры с помощью целой команды наблюдателей, и они были безжалостны.

Держа под мышкой стремянку, девушка пошла вдоль стены к следующему фонарю, повторяя вслух свою последнюю радиолекцию. Феноменология, гносеология, библиотековедение, синхрония, диахрония: всякий раз, когда она приходила в амфитеатр и надевала наушники, на нее обрушивался оглушительный водопад хитроумных слов, которые даже выговорить трудно. Она чувствовала, что не только не расширяет свой кругозор, а еще больше глупеет. Работа в музее Анимы не подготовила ее к таким испытаниям.

И, однако, даже лекции казались легкими в сравнении с занятиями под руководством Леди Септимы. Офелия проводила долгие часы в ее лаборатории, совершенствуясь в экспертизах, занимаясь чтением до тошноты, но преподавательница никогда не бывала ею довольна. «Вашим рукам не хватает точности», – твердила она.

Девушка энергично ввернула слепящую лампочку в патрон фонаря. У нее осталось всего три дня, чтобы доказать свое право на зачисление в группы Лорда Генри. И она была готова тренироваться даже ночами, лишь бы достичь цели!

Ветер донес до нее звуки гонга. Наконец-то рассвет.

– Стажер Евлалия, ваше дежурство закончено! – объявил голос из камеры. – Будьте любезны вернуться в общежитие.

Офелия спустилась со стремянки, радуясь своему избавлению. И не удержалась от соблазна взглянуть напоследок вдаль – туда, где на самом краю маленького ковчега высилась гигантская башня Мемориала. Отсюда она едва просматривалась сквозь клубящиеся облака.

Уже восемнадцать дней… Восемнадцать дней с той ночи, как miss Сайленс нашла свою смерть в башне Мемориала. Об этом событии больше никто и словом не обмолвился. Городская газета «Официальные новости» объявила о несчастном случае, пересуды смолкли, а группы чтения возобновили свою работу. Дело считалось закрытым.

Для всех. Но не для Офелии.