Память Вавилона

Она перевернула листок, но на обороте не было ни слова. Говорливый, неистощимый на рассказы Амбруаз ничего не добавил к своему скупому поздравлению. В душе Офелии что-то дрогнуло. Неужели она лишилась единственного друга на Вавилоне?

– Похоже, я делаю ошибку за ошибкой.

Это признание вырвалось у нее помимо воли, пока она ставила на место табурет. Девушка испугалась, что оно вызовет массу нескромных вопросов, но Элизабет не задала ей ни одного. Она уже вынула свой блокнот и начала испещрять его пометками.

– Единственная серьезная ошибка – та, которую нельзя исправить.

Офелия внимательно посмотрела на бледное личико Элизабет, поглощенной своими записями. Она еще не разобралась в ее характере, но эти слова стали самым большим утешением за весь день.

– Элизабет…

– М‑м-м?

– Что случилось сегодня в Мемориале?

– Ах, это? – бросила Элизабет, энергично вычеркивая в блокноте строчку за строчкой. – Miss Сайленс скончалась.

Брови Офелии поползли вверх. Miss Сайленс? Это имя ей что-то смутно напоминало… Неужели та самая мемориалистка с тонким слухом, которая так грубо обошлась с ней, пожелав обыскать ее сумку?

– Ее тело нашли сегодня утром в Мемориале, – продолжала Элизабет. – Я, как всегда, пришла туда, чтобы поработать с моей базой данных, но мне тут же приказали вернуться в Школу. И объяснили, что это просто несчастный случай: мол, miss Сайленс упала с библиотечной стремянки.

– Упала со стремянки? – удивленно переспросила Офелия, ожидавшая чего-то более драматического. – Вот уж действительно не повезло…

Элизабет рассеянно кивнула, покусывая кончик карандаша.

– Да, наверно, miss Сайленс так и подумала за миг до смерти. Я мельком видела ее тело. Но главное – ее лицо… Никогда не думала, что лицо может настолько исказиться от простого падения.

– А как оно исказилось? – шепотом спросила Офелия.

Элизабет приподняла веки; ее взгляд был таким же загадочным, как цифры в блокноте.

– Оно выражало смертельный ужас.

До этого момента Офелия думала, что здешняя жизнь ничем не напомнит ей о Полюсе. Теперь она поняла, что недооценила Вавилон.

Путешествие

Сегодня Мама уложила ее спать еще раньше обычного. Как всегда, дважды измерила ей температуру, дала попить, попробовав перед этим воду в стакане, расчесала ее длинные белые волосы и укутала, спросив, не зябнет ли она. Потом, как всегда, долго стояла на пороге спальни и глядела на нее с какой-то неуверенной улыбкой, пока наконец не решилась открыть дверь и уйти, шелестя платьем.

Теперь Виктория лежала одна, глядя в потолок.

Мама не прикрыла за собой дверь – она никогда ее не закрывала, Мама, – поэтому из гостиной сюда доносились приглушенные голоса. В доме большей частью царила тишина, иногда звучала музыка, но голоса – очень редко.

Виктории совсем не хотелось спать: ей хотелось туда, в гостиную, где голоса. Одеяло так плотно укутывало ее, что она едва могла пошевелить пальцами ног. На ее месте обычная маленькая девочка стала бы брыкаться, плакать и звать Маму, но Виктория была необычной девочкой.

Виктория не плакала. Никогда.

Виктория не ходила. Никогда. По крайней мере, Вторая-Виктория. Настоящая же Виктория выпуталась из одеяла, cпустила ноги на пол и подошла к незатворенной двери.

Поколебавшись – как только что Мама, – она обернулась и посмотрела на кровать. Там лежала маленькая девочка – лежала и смотрела в потолок. Ее лицо, губы и волосы были такими же белыми, как подушка. Виктория знала, что находится сейчас одновременно и в постели, и на пороге, но не испытывала при этом ни страха, ни удивления. Скорее чувствовала себя виноватой – как в тех случаях, когда пробовала самостоятельно выбраться из высокого детского стула и Мама в панике бежала к ней на помощь.

Виктория никогда долго не колебалась: позыв к путешествию неизменно оказывался сильнее сомнений.

Она бесшумно выбралась в коридор, ощущая себя необыкновенно легкой, куда более легкой, чем Вторая-Виктория! Такой же легкой, как пена в ванне. Когда она погружалась в пенную воду с головой, вызывая испуганные крики Мамы, все предметы виделись ей совсем иначе: их контуры колебались, краски становились расплывчатыми. Виктория взглянула на себя в большое зеркало. Его поверхность напоминала водоворот: точно такой же бывал на дне ванны, когда Мама вынимала затычку.

Виктория легко, как мыльный пузырек, запрыгала вниз по ступенькам парадной лестницы; ее притягивали голоса в гостиной. Пересекая вестибюль, она почувствовала чье-то присутствие за входной дверью, которую оставили приоткрытой.

Девочка выглянула наружу.