Память всех слов

– Именно он повелел нам носить эти напоминания, собранные с полей тысяч битв. Оум никогда не приказывал нам татуировать свои знаки на коже, а к камелуури обращался по необходимости и лишь когда на остров нападали. Для него способ, каким здешние Бессмертные соединяются со своими верными, непонятен: клеймение, словно скота, навязывание силой собственной воли, Объятия… Эйхеи – это не экипаж, но семья, собственные дети, внуки и правнуки. Он не сумел это понять, как не сумел понять, отчего люди не бунтуют против того, что их так воспринимают.

Вор дотянулся до украденных у Реагвира воспоминаний:

– Некоторые бунтовали.

– Да, но какую цену заплатив? Когда погибли девять из десяти обитателей мира, а у прочих не сохранилось ничего – даже воспоминаний о нормальной жизни. Это был не бунт – всего лишь отчаянный прыжок в пропасть животного, у которого не осталось пути к бегству. Ты даже не можешь представить хрупкость того, что осталось от тогдашних народов под конец той войны. Когда мы соединились с обитателями лагеря Имили, труднее всего было убедить их в простейших вещах. Что им нет нужды каждый раз просить позволения, чтобы поесть, поспать или сменить одежду, или что они могут уйти, когда захотят. А еще сложнее было уговорить их, чтобы они отважились полюбить собственных детей. Что никто тех у них не отберет.

Альтсин вздохнул:

– Меня начинают утомлять слезливые истории. Это было три с половиной тысячи лет назад и происходило во время войны с тварями, рядом с которыми твой Оум – просто милый старикан. А это, – махнул он рукой, – просто кусок кости какого-то несчастного сукина сына. Понимаешь, что я хочу сказать? Ваш бог может корениться в прошлом, вспоминать старую славу и страдать над временами, которые уже миновали, – но для меня важно только настоящее. Здесь и сейчас.

Ведьма улыбнулась, и он впервые почувствовал настоящее беспокойство.

– А ты уверен, что здесь и сейчас – важнее всего? Нынешний день, именно этот час, этот кусок хлеба – и ничего больше? Философия, достойная крысы, – нет, прости, не крысы – они ведь заготавливают запасы и устраивают гнезда для молодых. Твоя проблема коренится в тех самых временах, что и та подвеска, которую ты держишь. Из тех времен происходит и мой народ. Как, впрочем, и твой. У всех нас там… корни. Потому не бормочи мне насчет сегодняшнего дня, потому что день вчерашний пнет тебя в задницу так, что ты и зубы выплюнешь.

Ну, похоже он сумел ее разъярить. Улыбнулся:

– Я жду остального. Ты показала мне свой… амулет, посвятила еще один рассказ тому, что во времена Войны Богов все было плохо. Забываешь, что мне нет необходимости выслушивать истории, потому что все у меня в голове, – он встал. – Этого сукина сына, который делился со мной воспоминаниями, метал их в меня, словно части четвертованных трупов! Лагеря для женщин? Тебе стоило увидеть резню, что устроил он и другие боги, улицы, залитые кровью по щиколотки, города, сжигаемые до голой земли, ножи, работающие день и ночь! И знаешь, что хуже всего?! Знаешь?!

Не пойми когда, но он оказался на ногах, с кулаками, вскинутыми, словно для удара.

– Я получал эти его воспоминания как собственные и ничего, совершенно ничего тогда не чувствовал. Понимаешь?! Я смотрел на детей, которым резали глотки, и подгонял людей, чтобы они успели до восхода солнца! Я разжигал костры под схваченными пленниками и приказывал солдатам греться подле них, чтобы не тратить дрова зря. И не чувствовал ничего, потому что они были навозом. Были не моими людьми, а значит, не были ими вообще! Понимаешь?! И когда я пробуждался из этих кошмаров, я чувствовал себя так, словно меня оттрахал весь миттарский флот. Понимаешь?!

Он развернулся и влупил кулаком в стену так, что у него потемнело в глазах.

– Этот твой… – выдохнул вор сквозь стиснутые зубы, – твой Оум никогда не поймет, с кем он сражался. А потому не корми меня историйками об обиде и страданиях. Мы почитаем сукиных детей, для которых значим не больше, чем грязь на подошвах их сапог. А они расселись на тронах, выстроенных из лжи и фальши, и довольно ухмыляются. Мы рисуем на стенах храмов авендери как одержимых божьим духом лучистых юношей и вдохновенных девиц, а не как татуированных от макушки до пят безумцев, которые суть наполовину безвольные инструменты, одержимые богами. Мы описываем Нежеланных как стаи демонов, питающихся человеческим мясом, хотя это наши Бессмертные сожрали бóльшую часть человечества в мире. Мы ткем гобелены великой войны между Порядком и Хаосом, Истиной и Ложью, Добром и Злом и забываем пояснить, кто именно стоял на стороне Тьмы. Один из них сидит у меня здесь, – он стукнул себя пальцем в висок, – а ты приказываешь ему думать о будущем? О каком будущем?! У меня нет никакого гребаного будущего, как нет и прошлого! С тех пор…

Она попыталась его прервать.