Память всех слов

– Агар-от-Огня не лжет и не обманывает, даже если все вокруг только этим и заняты. Потому что он поклялся – пусть даже ограничения были болезненны. – Он притронулся пальцем к припухлости, под которой прятался его левый глаз, улыбнулся, демонстрируя щербинку на надколотом зубе. – Мы собрались тут, в Комнате Пепла, под Храмом Огня в Белом Коноверине, чтобы сыграть на судьбу этого княжества. Сыграть честно. А я Самий ад’Агара, Око Владыки Огня. Мой Господин желает, чтобы люди думали, что Око – это тот кусочек сожженной земли над нами, однако там находятся лишь врата в его Царство. Потому что Око – существует затем, чтобы смотреть и присматривать, а это лучше делать втайне. Это я тысячу лет слежу за неразрывностью линии крови. В Белом Коноверине всегда есть какой-то погонщик слонов, служка, княжеский паж, мальчик на побегушках, который вертится вокруг дворца. Но я не обманываю. Даже когда мы были в пустыне, в сотнях миль от дома, когда у нас кончилась вода, а смерть щерила над нами свой череп, я не притронулся к Силе, потому что слово связывало меня, словно железная цепь. Когда в провинциях аристократия принялась без меры карать своих невольников, подталкивая их к бунту, когда аф’гемиды Родов Войны принялись принимать странных гостей, оставлявших после себя мешки золота, а жрецы Храма Огня, его храма, принялись злоумышлять против признанного им князя. Даже тогда я оставался честен. Я хотел бы сжечь их, но он, Агар-от-Огня, поклялся вам, что не использует Силу, поскольку и тот, второй, ваш кандидат в князья, имел в себе кровь его авендери.

Китчи-от-Улыбки открыла и закрыла рот, но не выдавила из себя ни слова. Одежды ее почернели и местами продолжали тлеть.

– Моя госпожа, – наконец произнесла она, – будет очень недовольна.

– Твоя госпожа, которая была готова утопить здешние княжества в крови, только бы отвлечь внимание от севера, теперь воет, дергается и вопит в хватке челюстей голодного полубога, которого она тоже думала использовать. Минуют месяцы, пока она придет в себя. И лучше бы ей тогда не заступать дорогу Владыке Огня. И ты ведь знаешь, почему, верно? Потому что некий Соловей провел некую девушку не в ту комнату, из-за чего Лавенерес не узнал, что происходит среди рабов. – Взгляд мальчишки заставил Китчи, уже не пеструю и не веселую, скорчиться, словно под ударом бича. – Если на севере именно Она издала свой первый крик, мой господин встанет у нее за спиной, заслонив щитом из пламени. Он так поклялся, а ты знаешь, что он держит слово.

– Держит? Как же он держит, если эта девка до сих пор жива?! – Женщина в багряном платье ткнула в застывшую в пламени картинку, а поскольку вторую руку она подала воину, с которым пришла, было неясно, ее ли это слова или его.

– Но друзья… – Улыбка Самия ад’Агара была именно такой, какой она и должна быть: снисходительной, пренебрежительной и слегка озабоченной. – «Всякий, в ком есть Кровь Агара». А в ней она есть: пока что той немного, словно в маленькой рыбке или большом головастике, но она в ней есть. И речь не о той, которую она проглотила, нет. Я не удивляюсь Э’мнекосу, но ты-то должна бы и догадаться.

Стоящий за его троном воин в пустынной одежде хмурится, а потом взблескивает зубами в широкой улыбке.

Хозяин же хлопает в ладоши – и языки пламени оживают.

* * *

Деана слышит далекий гром, словно урчание близящейся грозы, чувствует дрожь каменных плит, видит блеск стали, летящей к ее груди.

Она машинально отбивает и контратакует, изогнутый клинок сабли расходится с ней на волос, распарывая праздничные одежды, Деана уклоняется, пропуская прыгнувшего мужчину рядом с собой, и широко рубит его через спину. Тут нет места для честного боя. Тут место культа и жертвенности. Так некогда, во времена, когда боги были молоды, между ними завязывались перемирия: через боль и страдание. Не благодаря заунывным молитвам, но через жертву тела и крови.

Обрар делает еще два шага, разворачивается и вытягивает в ее сторону стальную трубку, выхваченную из рукава. Щелкает пружина, маленькая стрелка летит к Деане, тальхеры чертят сложный, невозможный для повторения танец, и стрелка оказывается отбита куда-то под купол потолка.

Это не противник для нее – она настигает его в два прыжка, связывает его клинок короткой «мельницей», а второй саблей рубит по запястью. Это ее фокус, она научила своих братьев этому удару, после которого враг обычно вопит и отскакивает прочь, сжимая обрубок руки.

Как это делает сейчас Обрар из Камбехии.

Кровь из предплечья бьет яркой струей и дымится, падая на черные камни Ока.

Громыхание грозы усиливается.

Деана смотрит на танец раненого князя, видит шок на его лице, недоверие во взгляде, страх, а после решает, что – хватит, а потому прыгает и в обманном движении показывает удар в лицо, а когда мужчина непроизвольно вскидывает вверх руки, вторая сабля втыкается ему в грудь.