Память всех слов

Несколько раз появлялся Сухи, одетый то в красное, то в яркую зелень, простреленную яростно-желтым, то – в другую смесь красок, бьющих в глаза. Всегда сначала останавливался перед шатром и громко спрашивал, может ли он войти. Приносил ей лекарства: вонючие мази, которыми она потом натирала себе ребра, и настолько же мерзкие отвары, отмеренные по капле, подаваемые в кубках то воды, то молока, а то и вина. После мазей у нее горела кожа, после отваров – кружилась голова и нападала жажда. Казалось, что отравитель удовлетворен этими симптомами.

– Для человека твоей профессии ты немало знаешь о лечении, – заговорила она с ним после очередной порции вина с чем-то, что обогатило его вкус легкой ноткой мускуса и старых ремней.

– Потому что это одно и то же, моя дорогая. Отравитель – наивысшая форма лекаря. Я знаю то же, что и придворные медики, но они понятия не имеют о самом малом из моих секретов.

– А не должен ли здесь быть и какой-то целитель? Владеющий Силой?

– Что? Тебе надоела моя компания? Княжеской крови не имеет права касаться никакая Сила, кроме Силы Огня. Потому чародеям, специализирующимся на лечении, доступ ко двору закрыт. Малейшее подозрение в том, что они использовали чары на ком-то из княжеской семьи, – и попадут в очищающие объятия Агара.

– Это как?

– На костер. Чародеев, что владеют боевыми аспектами, ты найдешь нескольких, но о здоровье князя забочусь я. Кроме того, – пояснил он, – я сумею различить вкус любого известного человечеству яда, даже если его будет капля на кварту жидкости. Сумею также различить симптомы других ядов, что проникают сквозь кожу или по воздуху. И конечно, знаю, как их лечить. Отравительство – искусство с древней и исключительно благородной родословной. И оно куда тоньше примитивной магии или алхимических фокусов. Опирается на принципы разума, опыта и железной причинно-следственной связи.

– Правда? – Она допила вино и содрогнулась. Самая сильная концентрация мускуса и старых ремней была на дне.

Он наполнил кубок водой:

– Выпей. Медленно, но не прерываясь.

Она пила. Вода была на вкус как… вода.

– Правда. Отравитель, который не станет опираться на разум, опыт и причинно-следственные связи, умрет быстро и молодым, убитый собственными ядами. Это искусство ошибок не прощает. Кроме того, – он глядел на нее глубоко посаженными глазами, – мы и доктора всегда употребляем одни и те же составляющие. Разница лишь в пропорциях. То, что служит лекарством в сотой части унции, в десятой становится отравой. Да что там: иной раз лекарство, поданное утром, усиливает тебя, а перед сном – убивает. Скажем, вот это, – он показал ей бутылочку из темно-зеленого стекла, украшенную черным цветком с тремя лепестками. – Это цманея. Сгущает кровь, приводит к тому, что раны быстрее заживают, а сердце бьется медленнее. Укрепляет сосуды. Я даю ее тебе, чтобы не было кровоизлияния в мозг. Но дай я тебе несколько капель ее вечером, и твое сердце, которое во время сна и так бьется медленнее, могло бы остановиться, не будучи в силах проталкивать загустевшую кровь.

Она допила воду, а он тотчас долил ей новую порцию:

– Медленно, непрерывно. В Коноверине говорят, что разница между отравителем и лекарем состоит в том, что первый никогда не убивает пациента случайно.

Она выпила:

– Зачем столько воды?

– Она не помешает, а когда ты пьешь – то не говоришь.

Она ткнула его выпрямленными пальцами под дых: быстро, куда быстрее, чем сумела бы сделать это еще пару дней назад. Он оскалился от уха до уха:

– Быстро восстанавливаешся. Это хорошо. Вы, иссары, живучи, словно самайи.

– Самайи?

– Такой зверек, встречающийся у нас на границе лесов, эдакая смесь крысы и ласки. Я видел, как на одного наступил слон, а тот через миг поднялся, отряхнулся и пошел по своим делам. Кстати, слоны как раз прибыли. Четверо. Хочешь увидеть?

Словно в подтверждение его слов, воздух задрожал от далекого пронзительного рева.

Сухи отвернулся, пока она одевалась, и помог ей выйти из шатра.

Снаружи был оазис. Всюду под небом, которое выглядело синее и ярче, чем в ее краях, расставлены были шатры, между ними крутились люди, в большинстве своем одетые сказочно богато и вооруженные саблями. Уголком глаза Деана заметила трех воинов в высоких шишаках, с масками из кольчужной сетки на лицах и наброшенными на панцирь ярко-желтыми одеждами. Сабли их были почти прямыми, напоминая иссарские санквии, а в руках они держали короткие луки. Сразу же заметили ее и отравителя, она почувствовала три луча подозрительных взглядов и мгновенно пожалела, что у нее нет оружия. Безоружный человек, стоящий напротив вооруженного, жив лишь наполовину и свободен, потому что свобода его и жизнь находятся в руках того, второго.