Память всех слов

Его желудок, как ни странно, не слишком-то сопротивлялся.

– Давно?

Лучшая ложь – та, у которой фундамент, стены, а то и крыша построены из правды.

– Несколько лет. – Он сглотнул, облизнул ложку и воткнул ее в еду.

– И оно всегда так? Тебя колотит, тошнит, из носа и ушей идет кровь?

– Нет. Такой приступ у меня впервые.

– Выходит, твоя болезнь усилилась?

– Выходит.

Сеехийка смотрела на него и молчала. Он знал, какой прозвучит вопрос, еще раньше, чем она открыла рот.

– Можно ли этим заразиться?

– Нет. – Он выгреб кусочек мяса, сунул в рот. – Это болезнь головы. Не зараза.

Неплохо. Он ответил на все вопросы и ни разу не соврал. Фундамент, как и было сказано. И он прекрасно знал, что имеет в виду девушка. О верности, которую сеехийцы выказывали в отношении к собственному клану, ходили легенды. Йнао скорее утопила бы лодку, чем принесла к своим какую-то эпидемию.

– Он говорит, – указала маленькой ручкой на Найвира, – в монастыре ты не болел.

«Думай, – подогнал он себя, – думай, дурень».

– В Камане… я мог предвидеть приступы. Чувствовал металл на губах, слышал странный шум, двоилось зрение. Тогда я сбегал… закрывался в комнате, привязывал себя к кровати и сжимал зубами кусок ремня. Никто не знал. На лодке… Трудно сбежать. Кроме того, вот уже месяц не было симптомов, и я думал, что выдержу дольше.

Девушка вопросительно поглядела на молодого монаха.

– Да. Брат Альтсин… много раз исчезал… Не предупреждал. Уходил без слова.

Сеехийский Найвира был убог, но это даже лучше. Да и уходы Альтсина получили простое, логичное объяснение. Кто бы подумал, что пригодятся. Ложь приобрела стены.

– Знаешь, откуда эта болезнь?

Альтсин пожал плечами, сунул полную ложку в рот и мысленно улыбнулся. В принципе отчего бы и нет? Правда же ценнее золота.

– Я повстречал на континенте одну из ваших ведьм, с того времени у меня проблемы. Не знаю даже, сделала она это специально или случайно. Ищу ее, чтобы просить о помощи. Иначе я умру.

И крыша. Строение закончено, а он, если честно, так и не соврал.

Йнао молчала.

– Это ведьма из северного племени?

– Да.

– Она тебе не поможет. Они хуже всех. В битве накладывают заклинания, что отбирают у людей разум, и смеются, когда ты бросаешься на собственные мечи. Ты должен поискать помощи в другом месте.

– Я искал. Никто не может вылечить, потому нужна она. Мы не расстались врагами.

Кажется, она улыбнулась, хотя он мог и ошибаться в сумраке. Ну да, тут как с Цетроном. Если бы сеехийская ведьма посчитала его врагом, он наверняка был бы уже мертв.

Все смотрели, как вор ест. Напряжение, что он чувствовал раньше, явно ослабло.

– Заночуем здесь, но спать будем в лодке, – прервал тишину Найвир. – Тут удобней. Отплывем утром.

Альтсин опорожнил миску и отдал девушке. Та взяла без слова и уселась рядом с Домахом.

– Ты плавала в здешних водах раньше?

– Иногда. Возле этих берегов хорошая рыбалка. Вырвыры нас не любят, но море они не любят еще больше. На их побережье нет ни одного места, где можно причалить лодке, а потому они не слишком хорошие мореплаватели.

– А у вас? Будет где высадиться?

– Есть несколько заливов. Глубоких и безопасных. Я покажу дорогу. Будем там послезавтра, если не…

– Если у меня не случится приступ?

– Да. – Она послала ему взгляд, который мог значить все что угодно: от немого вопроса до предупреждения.

– Я не знаю, повторится он или нет. – Альтсин закутался в плед. – Впервые так сильно…

– Ты уже говорил. Если почувствуешь, что приближается, – скажи. Ты чуть не перевернул лодку.

Он только кивнул, позабавленный. Как, проклятие, дошло до того, что он принимает советы сеехийской соплячки?

Без церемоний они собрали вещи и пошли спать, на этот раз отказавшись от часовых. Йнао уверила, что ночами вдоль побережья никто не плавает, а потому скалистый прыщ на лице океана, наверняка и собственного названия не имевший, оставался самым безопасным местом в окрестностях.

Альтсин проснулся первым. Некоторое время лежал, глядя на Амонерию на фоне светлеющего неба. Остров был огромным черным левиафаном, выплывающим из тьмы, древним гигантом, поросшим щетиной лесов и пущ, плачущим ручьями рек и дышащим утренними туманами. Ему не было дела до созданий, которые несколько тысячелетий обитали на его поверхности, для него ничего не значили их трагедии, героизм, честь, подлость или благородство. Однажды гиганту придет охота омыть свое лицо в море, и тогда эра людей на Амонерии закончится.

В этот момент он почувствовал укол беспокойства. «Я и вправду так подумал, глядя на контур острова, вырезанный на небосклоне ножницами солнца?»

Но после вчерашнего приступа он не имел сил переживать, а потому перековал злость в легчайшую веселость. «Так ты или я? Твоя или моя фантазия? Как мне различать? Но если она для меня настолько естественна и очевидна, то какая разница? Если я примусь уклоняться при каждой мысли, которая не покажется мне собственной, закончу как безумец, что гонится даже не за самим собой, а за собственным представлением о том, кто он на самом деле. Тень мечтаний о себе самом. Безумие.