Память земли

Сергей простился со счетоводом, объехал еще два колхоза. В обоих столкнулся с той же картиной: подшитое к конторским делам «Указание» — и полное отсутствие кормов как в полях, так и на конефермах и в телятниках. Вернувшись в райцентр, Голиков проехал мимо своего дома, мимо райисполкома, где были темными окна в кабинете Орлова, и ворвался к нему на квартиру.

У Орлова болело горло, он пил с женой, Ольгой Андреевной, чай — лечился. Уж коль остался дома, то делал сразу все, чтоб не залеживаться. Подтянув стол к потрескивающей голландке, он сидел, опершись спиной о кафель, под его круглым подбородком белела шерстяная перчатка жены, подвязанная к горлу; возле стакана с чаем лежали стеклянные трубочки с таблетками. Он и жена обрадовались гостю. Ольга Андреевна была моложавой, привлекательной, с широким лицом — свежим, чистым и словно бы распахнутым в мир. Все на лице было открыто: глаза, зубы за полными губами, круглые откровенные дырочки ноздрей привздернутого небольшого носа. Она относилась к Сергею, как относятся добрые женщины к ребятам, друзьям мужа, и сейчас, как обычно, стала наливать Сергею чай.

— Не хочется. Мне вот поговорить с Борисом Никитичем…

— Ладно уж! — оборвал Орлов. — Сделай ему, Оля, бутерброд. Видишь, он с холода, с воздуха.

Ломаться было глупо. Сергей хлебнул из стакана, откусил хлеба с маслом, с куском колбасы сверху и, так как целый день не ел, ощутил волчий голод. Ольга Андреевна намазала ему еще — толсто, как любимчику в доме, но Сергей отказался. Он позвонил жене, что задерживается у Орловых, скоро придет. Шура настаивала, чтоб быстрее, потому что дома банный день. Выкупали Вику и — раз уж вода нагрета — решили не тащиться по грязи в баню, перемыться дома. Сергей не дослушал, положил трубку, упрямо оторвал Бориса Никитича от чая, повел в смежную комнату. Ольга Андреевна появилась следом, накинула на потного мужа кожушок и, недовольная, что больного вытащили в прохладное помещение, молча вышла. Сергей виновато посмотрел ей вслед и, так и не успев изменить выражение лица, стал рассказывать о том, что сегодня видел.

— И все? — спросил Орлов, когда он кончил.

— Вам мало? — Сергей вспыхнул, освобождаясь от виноватого выражения. — Недостаточно, что нас считают жуликами?

— А ты, Сережа, думал — тебя только хвалить будут, коль ты пожаловал из города на периферию? Все жалуют, когда их посылают. И уж раз посланы, то помнят: хлеб сеять — это не то же, что ходить в филармонию на Райкина. Мягок ты, товарищ Голиков, на твердость, — пошутил Борис Никитич. Прикрывая жениной перчаткой распаренное горло, он добавил, что, конечно, «Указание» не в силах помочь всем погорелым колхозам, да и которым поможет, то лишь частично.

— Какого же дьявола было писать?

— Такого, что пусть хоть в одном хозяйстве выполнят наши рекомендации. Нельзя игнорировать даже малую возможность, когда «астраханец» погулял. Стихия — она стихия.

— Коровы не знают этого слова. Им питаться надо.

— Это так, — согласился Орлов, — но мы им посильно и даем.

— Крыши соломенные? А когда покроем все дома этернитом и железом, — как тогда?

— Э-э, голубок! Тогда не будет с кормами таких ситуаций.

— Сами собой ликвидируются?

— Кгм, — произнес Орлов. Видимо, его раздражало, что этот мальчишка, с которым он нянчится, не только не благодарен, а еще и устраивает экзамены.

— Все-таки как же, — настаивал Сергей, — ситуации устранятся без наших действий? По такому «Указанию», как мы послали в колхозы?..

Орлов сохранял терпение. Он чувствовал, что, несмотря на кожушок, остывает его потная спина, что в холодной комнате начинает сипнуть распаренное горло.

— Распиваете чаи! — бросил ему Голиков, желая обозлить его, раскрыть глаза на суть вещей.

В дверях появилась Ольга Андреевна с явным намерением вмешаться. Сергей понимал, что она права. Она не хотела, чтобы ее больного мужа дергали среди ночи, и Сергею правильнее всего было уйти. Но уйти — значило использовать тот самый бугорок, за которым прячутся во время перебежки.

— Ничего, не умрет ваш муж, — огрызнулся Сергей на Ольгу Андреевну, захлопнул перед ней двери.

— Чего ты, Сергей Петрович, хочешь? — подавляя желание прикрикнуть, спросил Орлов.

— Ваших моральных установок! Считаете вы возможным распивать чай, когда в хуторах происходит такое?

Орлову досаждал кашель. Ольга Андреевна через стену слышала это, возмущалась Голиковым. «Ну как не видит, что надо уйти? Истерику закатывает. Распустил его Борис…» Ольга Андреевна любила деловую твердость мужа к людям и к самому себе. К себе даже в повседневных мелочах. Любой с таким гриппом уже неделю лежал бы, а Борис нет, да еще и выслушивает эти голиковские вопли. В кои веки никуда не торопился, принадлежал ее заботам, ей. И вот тебе!..