Читаем Памяти Императорской русской армии полностью

На правом конце главного лагеря, возле шоссе, ведущего из Царского Села в Красное, на левом фланге Л.-Гв. Семеновского полка, на специально оставленном месте впереди линейки, воздвигалась войсками высокая, амфитеатром сходившая вниз, трибуна для музыкантов, красилась в войсковой, зеленый цвет и украшалась российскими флагами и гирляндами зелени. Против нее, в ряду палаток Семеновцев, на зеленой лужайке, в роще молодых березок и тополей, между кустов сирени и калины, устанавливалась тройная интендантская палатка — Ставка Государя Императора. За день до зари занятия прекращались или производились короткие учения, и солдаты разбредались по полям и лесам собирать цветы и резать ветви берез и ельника, чтобы плести гирлянды и украшать свои лагеря.

Государь приезжал или из Царского Села, или из Петергофа на тройке, и по пути его проезда, в первом случае в деревнях Новой Николаевки и у того места, где шоссе пересекает лагерь, во втором — у въезда в Красное Село и Стрельнинском шоссе — войсками воздвигались зеленые арки, украшенные цветами и флагами. Части кавалерии, стоявшие в этих деревнях, щеголяли выставленными у дворов соломенными щитами с кистями и махрами и вставленными в соломенные рамы картинами полковых художников-солдат. Они старались обратить внимание Государя красотою, оригинальностью, величиною украшений. Это было особого рода зодчество из жердей, зелени и материи, сложные кружева, сплетенные из соломы. Не спали петербургские ночи, стучали топорами, строгали, пилили, плели, украшали цветами. По лагерю, на передних линейках, ставили пестрые мачты, обвивали их зеленью и цветами, на них развевались русские и полковые флаги, они были обвиты гирляндами из васильков, маков, ромашками — цветами русского Севера, русскими национальными цветами.

Праздничное настроение с утра царило в лагере. Посыпали переднюю линейку, по которой поедет Государь, разноцветными песками, устилали спереди дерном, отбивая его по шнуру, устраивали из дерна тумбочки и горки по углам, под грибами дневальных.

Красное Село и действительно было «красное»— не в том гнусном смысле, который ему придали «завоевания революции», но в прямом, русском, смысле этого слова. Красивые, старые петровские липы и екатерининские березы, широкий простор военного поля, окаймленного лесами, округлая, радующая глаз, череда холмов Ковелахтского хребта, замыкающая мохнатой шапкой черного Дудергофа, усыпанного пестрыми дачами, с далеко видной белой, радостной церковью Св. Ольги, наконец —

Бел город полотняный,Морем улицы шумят,Позолотою румянойМедны маковки горят… —

главного лагеря, в садах, в березовых и тополевых рощах, глядящийся в светлое стекло большого Дудергофского и Красносельского озер, соединенных друг с другом протоком речки Лиговки, — и ширь и простор — все создавало дивную раму для Русского Государя и его армии.

И, кажется, нигде не было таких закатов солнца, такой красоты кучевых облаков и нежного тона голубого неба, как в Дни Высочайших зорь в Красном Селе.

От Царской Ставки, через музыкантов был широкий, бесконечный вид на малое военное поле, зелеными холмами сбегающее к Красносельской станции. За нею, все в садах, поднималось на холм Красное Село, лепилось домами, амбарами, сараями, банями по крутому обрыву и тянулось по гребню. В низине, за скаковым павильоном, — луга, болота, леса я ярко блестят золотые купола петергофских дворцов и стальная полоса Финского залива. Ширь и простор до самого горизонта, ничем не заслоненные, но и не однообразные, не скучные, как в степи, но радующие взор… Красное Село.

Дальше небо. Громадное, розовое облако прилегло за военным полем, у Русского Капорского, заняло полнеба и так и застыло густое, блестящее, сверкающее прозрачными тонами. Поперек него протянулась темная тучка и каждую минуту меняет свою окраску. Спускается к горизонту красное солнце, громадное, ясное и сверкает последними лучами на лице Государя, на золоте и серебре мундиров его свиты и офицеров гвардии.

И был тогда Господь с Царем, с его армией, с его народом!

* * *

Объезд лагеря назначался на 5 1\2 часа вечера. По пути Высочайшего следования от Красносельского дворца до правого фланга главного лагеря выстраивались по улицам Красного Села, по передним линейкам лагерей, войска. Они были в мундирах или рубашках без оружия. В Красном Селе становились кирасиры и конная артиллерия. Из Красного Государь спускался вниз по улицам между штабных бараков, где стояли полки 2-й кавалерийской дивизии, и выезжал к правому флангу авангардного лагеря.

При его приближении дневальные вопили ликующими голосами:

— Все на линию-ю… Давно все были на линии. На флангах, до приезда Государя, пели песенники, гремели бубны и тарелки, и веселы были сытые, румяные лица солдат.

По углам стоит народ,В окна смотрят лица,Воин русский — не урод,Гляньте, молодицы! —

пели на флангах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Белая Россия

Единая-неделимая
Единая-неделимая

Исторический роман "Единая-Неделимая" генерала Русской армии, непримиримого борца с большевизмом Петра Николаевича Краснова впервые издается на родине писателя. Роман был написан уже в изгнании и опубликован книгоиздательством "Медный всадник" в Берлине в 1925 году.Действие романа разворачивается накануне Первой мировой войны и охватывает самые трагические годы революционной ломки и гражданской войны в России. Через судьбы казаков донской станицы, офицеров Императорской армии, представителей петербургского света, масонских лож и артистической богемы автор пытается осмыслить те глубинные причины, которые исподволь ослабляли и разрушали нравственные устои общества и позволили силам зла сокрушить Россию.

Петр Николаевич Краснов

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза
Красный террор глазами очевидцев
Красный террор глазами очевидцев

Сборник включает свидетельства лиц, которые стали очевидцами красного террора в России, провозглашенного большевиками в сентябре 1918 г. в качестве официальной государственной политики. Этим людям, принадлежавшим к разным сословиям и профессиям, удалось остаться в живых, покинув страну, охваченную революционной смутой. Уже в первые годы эмиграции они написали о пережитом. Часть представленных материалов была опубликована в различных эмигрантских изданиях в 1920-х гг. В сборник также включены ранее не публиковавшиеся свидетельства, которые были присланы историку С. П. Мельгунову и хранятся в его коллекции в Архиве Гуверовского института войны, революции и мира (Пало Алто, США).Составление, предисловие и комментарии С. В. Волков

Сергей Владимирович Волков

Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное