«По приговорам нашего суда, — писал Корчак в газете Нашего дома, — никого не бьют, не запирают в темных комнатах, не лишают еды или игр. Параграфы нашего кодекса — это только предостережение и напоминание. Они говорят: поступил плохо, очень плохо, старайся исправиться!» (4, т. 2, с. 78).
Статья 800 лишает А гражданских прав на неделю. За эту неделю он не может подавать на кого-нибудь в суд и на него никто не может подавать в суд. Приговор опубликовывается в газете, вывешивается на доске объявлений, для беседы вызывают членов его семьи.
В статье 900 — последний сигнал бедствия. Если среди товарищей в течение двух недель не найдется никого, кто возьмет его под свою опеку, кто поверит в его исправление и выразит согласие помочь ему в этом, провинившийся будет исключен из интерната.
По статье тысячной суд исключает А из интерната без дополнительных оговорок. Это значит, что он опасен для окружающих, неисправим, все способы воздействия на него себя не оправдали.
«Это только говорится так, что его исключают, — пишет Корчак. — На самом деле он сам уходит, так как не может принять наших законов. Может быть, где-нибудь он найдет другой дом с другими законами, где ему будет хорошо» (4, Т. 2, с. 78).
Неверли вспоминает, что в двадцатипятилетней истории Дома сирот к этой крайней мере прибегали дважды, «как раз столько, сколько надо для того, чтобы в памяти вновь поступающих поколений жила легенда о каком-то совершенно невозможном, исключенном в конце концов оболтусе, и тысячная статья не была пустым звуком» (8, с. 444).
Кодекс товарищеского суда удивительно ярко отражает педагогическую концепцию Корчака, его веру в силу самовоспитывающей активности ребенка. Прощение становилось в руках Корчака и его сотрудников, а также детского коллектива важным инструментом воспитания доброго начала. Рождение в душе ребенка добрых чувств, обращение их на благо его развития и исправления способствовало его самоутверждению в детском обществе, а это, в свою очередь, создавало предпосылки его защищенности в ребячьей среде.
Для того, чтобы подать в суд, ребенку было достаточно вписать на судебную доску свое дело: указать свою фамилию, фамилию того, на кого и за что он подает в суд. В суд можно было подавать и на взрослого, на любого воспитателя, на любого ребенка и даже на самого себя.
К концу дня секретарь вписывал эти дела в книгу и собирал показания. Раз в неделю суд разбирал их.
В «судебном процессе» корчаковского товарищеского суда можно выделить следующие моменты:
1) запись на судебный лист своей претензии («подача в суд»)(воспитатель поступает со своими претензиями таким же образом);
2) сбор информации, так называемое расследование дела;
3) оценка данного поступка судьями-товарищами;
4) публичное чтение рассмотренных дел я решений суда, освещение результатов в «Судебной газете» и на судебной доске.
В этом процессе значима каждая деталь. Для многих детей запись на судебный лист — это своеобразная защита от произвола. Ребенок знает, что здесь-то уж никто не отмахнется от него словами «потом», «не надоедай», «не забивай голову такими пустяками». С другой стороны, этот момент имел глубокий психологический смысл. По мнении бывшей сотрудницы Корчака И.Мержан) «время, которое проходило от записи дела до его разбора, позволяло ребенку обдумать справедливость своего шага. Проходил первый гнев, приходило размышление о случившемся. Случалось, что во время сбора сведений ребенок сам убеждался, что это пустячное дело, и отказывался от него. Иногда дети убеждали товарища, что не стоит подавать в суд» (9, с. 73).
Этот момент имел значение как для воспитателя (возможность узнать больше о ребенке, наблюдать его), так и для самих детей, которые и на которых подавали в суд (возможность еще раз обдумать случившееся).
В этом проявлялась и забота Корчака о формировании у маленьких судей чувства ответственности за свои решения.
«Если кто-нибудь часто и подолгу судит, он может легко испортиться и привыкнуть смотреть на чужие поступки так, словно сам без греха. Но судья может и многому научиться: он видит, как трудно быть справедливым и какое это важное дело — справедливость» (2, с. 243).
Этот этап способствовал гласности в работе товарищеского суда, что предостерегало воспитанников от ошибочных оценок и имело определенное профилактическое значение. Гласность обеспечивалась также освещением в «Судебной газете» ежемесячных сводок о количестве судебных дел на каждого воспитанника и о том, сколько раз тот или иной воспитанник подавал в суд; Б газете также сообщалась сумма параграфов, полученных каждым воспитанником и сумма параграфов с приговором, составлялась кривая приговоров.
«Как в больнице у каждого больного есть своя кривая температуры, так и на судебной доске объявлений висит график морального здоровья интерната, и по нему можно узнать, как идут дела, — плохо или хорошо» (2, с. 238).