Памяти Лизы Х

— Конечно, мы же почти бутылку выпили!

Лиза сидела с Фирой на кухонной терраске. Окна открыты, яблоневые лепестки летят. У беженки запрещенное радио приглушенно стрекочет. Знают, когда соседи ушли, особенно Матвей, включают, накрываются одеялом и слушают. Как будто никто не знает. Ничего нельзя скрыть в нашем дворе.

— Фира, я стихи нашла. Как про Илью написано:

Так Лета в лето лет
стремительной водою
уносит жизнь, не ожидая
ее желтеющего края,
осенней старости примет:
ее беспамятства бедою,

нарушившей любой обет,
и равнодушною душою
в приготовлении к покою
зимы, потоком отрывая
страх ада и надежду рая
от незакончившихся бед.

— Да. Желтеющего края не дождались… Не надо стихов, от них слезы только. Давай что-нибудь смешное или грубое.

— Ладно, грубое. Фира, как ты думаешь, женился бы на мне Илья?

— Женился бы из-за детей, наверно. Не нужен тебе такой муж, намучилась бы, ревновала. Он ребенок больше, только на работе взрослый.

— Фира, мне двадцать пять лет, и я уже дважды вдова. Иногда мне от этого смешно. Сколько раз еще овдовею. Ко мне один офицер неровно дышит, посватается, наверно.

— Это даже романтично! Оперетта такая есть «Веселая вдова». Ты должна быть веселой вдовой! Что за офицер? За пехоту не надо. Эти не жильцы. Хотя кто сейчас жилец?

— Как раз из пехоты. Равиль, татарин. И однорукий, как мой первый. Я одноруким нравлюсь. Три руки на двоих, не так уж плохо. А еще один есть, кудрявый, на Илью похож, такой рыжий еврейский паренек, артиллерист. Ему тоже нравлюсь. Руками-ногами цел, но с головой плохо, припадки после контузии. Не жилец.

— Лиза, нет! За пациентов не надо. Я так замуж вышла. Натан мой покойный кашлял. Все ко мне ходил, на туберкулез надеялся.

Женщины заливались смехом, Лиза уронила парпиросу на юбку. Прожгла дырку.

— Это мне нравится! Он же раздевался, Фира, ты его слушала, он дышал глубоко! Это же любовно! Ты лишала его невинности холодным стетоскопом!

— Невинности? Он в Европе учился, там невинных нет! И почему холодным? — обиделась Фира, — я всегда на него дышу, грею, а то щекотно многим.

— Ты его щекотала? Щекотала стетоскопом, признайся? И после такого он женился, как честный человек!

— Серьезно! Если и выходить замуж, то после войны. Замуж — это очень материальные отношения. На войне только стихи выживают, да, стихи, мифы, песни.

— «Жди меня, и я вернусь». А пока вернется, он не ждет, фронтовые жены в каждом окопе. Не верю я в ожидания.

— Вот кончится война, выйду за старого бухарского еврея, как раз к внукам, — размечталась Фира, — и тебя выдам, если Алишер тебе еще не присмотрел никого. Тебе надо за бухарского еврея, аптекаря.

— Почему?

— Восточный человек, не пьет, жену по миру не пустит, детей не забудет, и не мусульманин, чтоб жену тиранить.

— А почему аптекарь?

— Не беден, и приработок есть, наркоту давить.

— Ходжаев не тиранил жену.

— Сколько таких? Нам не хватит. За армянина, кстати, тоже хорошо.

— Сколько нам осталось терпеть? Год, меньше? Илья говорил, что после войны опять за нас возьмутся. Сажать повально.

— Ну может сдохнет он, или скинут. Не будут. Да и у меня родственников много. Не всех же погубило. Даже в Бразилии есть. Выдам тебя за бразильского еврея.

— Фира, кто меня в Бразилию пустит?

— А мы убежим, возьмем Ходжаева и убежим.

— Да уж, от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней. Стоит ощетинилась. Чтобы Лизу Ходжаеву в Бразилию не пускать.

— Совсем мы с тобой пьяные. Старая и малая. Давай пшено переберем, протрезвеем сосредоточенно.

— Лиза, я серьезно, ты не сиди вдовой. Это ж не мои туберкулезники, у тебя молодцы скопились, целая армия. Руки-ноги порубленые любовям не мешают. Вот кончится война, разбредутся, и будешь сидеть среди баб. В моем тубдиспансере у женщин планы: как объявят победу, сразу забеременеть всем. А то потом разбегутся раненые, и сиди одна.

— Я не хочу детей. Меня не хватает на них. В детстве так ясно все, так просто, потом бац, и оказывается, что неправильно думал. Обман, и не поймешь где он. Это в детстве обман, или взрослая жизнь обман? Нельзя после детства сразу в жизнь. Нечестно это.

— После сытого детства нельзя. А после нищего можно. И разница незаметна, и навыки уже есть.

— Знаешь, я где-то читала, что далеко-далеко, в подземных ручьях обитают слепые рыбы. Иногда они выплывают наружу в широкую светлую реку, чувствуют пронзительный яркий свет, им страшно, и нет пути назад. Потом привыкают, тычутся в берега, научаются плыть вместе со всеми. Но они все равно слепые. Вот я такая слепая рыба. Плаваю умело вроде. В чужой реке, наощупь.

Становилось жарко.

Ходжаев начал поливать двор вечерами. Лиза радовалась, старик пережил зиму, закончил книгу, снова стал делать зарядку по утрам.

Вот опять двор пахнет мокрой землей, любимый запах летних вечеров. На деревьях завязались мелкие зеленые яблочки.