Памяти Луиса Сернуды

Над грудой мертвецов,
Над толпами живых
Рыдаешь та, страдающая матерь,
Но муки все, страдания и смерть
Ничто перед могучей силой жизни!
Бессмертна ты
И создала нас всех
Для счастья и свободы…[12]

(«Испанская элегия I»)

Когда я не борюсь — уже тем самым помогаю
Бесплодным силам мрака, что сгустились над тобой,
Безумия ветрам, в чью власть ты отдана…
…Земля моя, одна моя отрада,
В молчании ты плачешь
От одиночества, от боли, от стыда…

(«Испанская элегия II»)

В краткой автобиографии, написанной в 1958 году, Сернуда объясняет свою гражданскую позицию тех омрачающих память каждого испанца лет: «В начале конфликта под влиянием давнишней моей убежденности в том, что социальной несправедливости, существующей в Испании, должен быть положен конец и что конец этот близок, я видел в происходивших событиях не столько ужасы войны, тогда еще не познанные мною, сколько надежды, которые, казалось, сулили они для будущих поколений. Я совершенно отчетливо видел силы испанской реакции — вечной, неистребимой, живущей в созданном ею давным-давно мире средневековья, полном невежества, предрассудков и нетерпимости; и в то же время я видел (наверное, это было wishful thinking[13]) силы молодой Испании, чей час, казалось, наконец пробил… Дальнейшее развитие событий показало, что у той Испании, образом которой я себя напрасно тешил, не было шансов выжить в этом мире».

Во время пребывания в Англии (сначала в Глазго, а затем в Кембридже) Сернуда порой поддается слабости, столь распространенной среди эмигрантов. С одной стороны, Испания окончательно превращается для него в «мачеху». Однако (и здесь вновь проявляется присущий ему дуализм) тоска по родным местам, по образу жизни в нашем доиндустриальном обществе, так отличающимся от внешнего облика и ритма жизни Шотландии, приводит его в определенный период к их воспеванию, к идеализации далекой родины, как будто в душе поэта неприглядные ее стороны предаются забвению, уступая место порокам, обнаруженным им в том вполне реальном мире, в котором он живет. «Страдая от ностальгии, — пишет он в автобиографии, — я только и думал о возвращении на родину, словно предчувствовал: со временем я отдалюсь от нее настолько, что мне станет безразлично, возвращаться или нет». Именно этому состоянию души, столь характерному для живущих в изгнании, обязаны своим появлением на свет некоторые поэмы и стихотворения, в том числе и приводимые ниже:

Горькими были годы
Жизни, которую прожил
В ожидании долгом,
В воспоминаньях упорных.

Земля моя, день настанет —

Отвергнешь ты лживые речи,
Ты звать меня станешь. Что же
Тебе я, мертвый, отвечу?[14]

(«Испанец говорит о своей земле»)

И ты, земля мох, которую я потерял…
Я говорю сегодня о тебе, лишь чтоб заполнить
Воспоминаньями ужасную поэта праздность…

(«Соловей на камне»)

Земля моя, чем дальше ты, тем роднее.[15]

(«Родная земля»)

Но та любовь и то предназначение — не наши,
Коль скоро мы находим их в чужих краях.

(«Орел и роза»)