Надеждин также не оставлял нападок на Пушкина во имя своей приверженности в эстетике классиков. Он по-прежнему оставался при том убеждении, что из Пушкина должен был выработаться «русский Apиocтo», если бы он держался «в пределах эстетического благоразумия» и если бы не «прикрывал романтической славой антиклассического невежества». Надеждин намекал на то, что «без истинного образования» талант писателя выдыхается, что у Пушкина подражательного таланта поэта хватает только на картинки, расположенные без плана и рассчитанные главным образом на веселый смех. Это, говорил Надеждин, «резвое скакание разгульной фантазии» Пушкина связано с его условиями придавать своему неподдельному таланту фальшивый блеск, выворачивая природу наизнанку, представляя карикатуры пародии. «Бориса Годунова» Надеждин присуждал к сожжению. Так высказался Надеждин в шутливой форме разговора с Тленским, ярым поклонником Пушкина, в эпоху журнального «ожесточения» против поэта: «Превышающими всякую меру хвалебными взрывами (редкое народное выражение) вы забросили его за облака и, не ссилив поддержать там, – уронили в преисподнюю!»
«Литературная газета» 1830 года подняла вопрос о высоких достоинствах «Бахчисарайского фонтана» (3 изд.) и «Бориса Годунова» (I, № 22). Но мы приведем сначала отзыв П.А. Катенина, которого мнения ценил и сам Пушкин, мельком брошенный в «Размышлениях и Разборах» (I, 43) о «Руслане и Людмиле»: анахронизмы – недостаток, который «холодит Руслана и Людмилу вопреки обольщению стихов: читателю хочется того времени, того быта, тех поверий и лиц; вокруг ласкового князя Владимира собирает он мысленно Илью Муромца, Алешу Поповича, Чурилу, Добрыню, мужиков Залешан, видит их сражающихся с Соловьем-разбойником, с Ягой-бабой, с Кащеем бессмертным, со Змеем Горынычем, и, встретив вместо их незнакомцев, не знает, где он, и ничему не верит».
Ввиду того что одна из обширных критик на «Бориса Годунова» 1830 года принадлежит автору «Руководства в познании истории литературы» (1833) Василию Плаксину, мы приведем два отзыва учебных книг по русской словесности. Греч во 2-м издании своей книги 1830 года (IV, L: Краткая история русской литературы) дал уклончивый отзыв о Пушкине: «Не смеем произнесть решительное суждение о его характере: юный орел еще не свершил половины своего полета… бесспорно (он) первый из нынешних поэтов наших». Плаксин в обширной статье (Сын Отечества 1831 года), по поводу «Бориса Годунова», выразил односторонний взгляд на Пушкина с точки зрения классической теории: «Большая часть его поэм отличается бедностью содержания, недостатком единства идеи, целости, поэтической истины, а часто смелость и удальство героев заменяют доблесть». Отсюда критик указывал даже на вредное влияние Пушкина в нашей литературе. Отдавая должное некоторым сценам драмы Пушкина, критик более всего указывает в ней отступлений от ложноклассической теории. Это были последние звуки замирающего невольного классицизма. Тридцатые годы – годы деятельности Пушкина – ознаменовались расцветом русской критики. Надеждин, Полевой и Белинский поставили русскую литературную критику на недосягаемую высоту, немыслимую в предшествующее время русской литературы. Пушкин отзывчивый на все явления литературы принял участие в критике и в журналистике своего времени. Но «аристократическая» «Литературная газета» не прожила более года, пушкинский «Современник» 1836 года тоже не мог дать направления русской критики. Однако русская критика 30-х годов продолжала заниматься вопросами о достоинстве сочинений Пушкина и находила свои требования, свои основания в том или ином отношении именно к Пушкину. Самый коренной вопрос русской критики 30-х годов – о самобытности, о народности сочинений русских писателей и особенно Пушкина – вызван был поэзией А.С. Пушкина и без него не имел достаточных оснований.