Памяти Пушкина

«Через две недели после смерти Пушкина» в 1837 году Полевой написал горячую статью о гибели великого русского поэта – «великого лирического поэта и полного представителя своего современного отечества». «Державин и Пушкин – оба вполне выразили свой народ», но Пушкин – гений переходного века. И это сравнение повторилось в критике 40-х годов (например, в «Библиотеке для чтения», в «Москвитянине» 1841 года, Зелинский, часть 4, стр. 129, 260). В 1838 году Белинский уже начал говорить о «мнимом периоде падения таланта» Пушкина (II, 321), о его «гениальной объективности в высшей степени» (414), например, даже в «Сказке о рыбаке и рыбке» (454), в «Каменном госте» (III, 58). «Великий, неужели безвременная смерть твоя, – говорил Белинский в 1839 году, – непременно нужна была для того, чтобы мы разгадали, кто был ты?» (59). В 1840 году критик ставит Пушкина выше просто русского поэта, признавая его «великим мировым поэтом» (IV, 202). Мало-помалу критик добирается до процесса развития поэтического творчества Пушкина. И вот, когда завершено было первое посмертное издание «Сочинений» поэта в 11 томах, в 1838–1841 годах, Белинский выступил с целым рядом статей в «Отечественных записках» 1843–1846 годов, образовавших первую обширную монографию о Пушкине, первый ценный труд по истории русской поэзии и вообще по истории русской литературы. Без преувеличения можно сказать, что статьи Белинского о Пушкине, слившиеся в цельный объемистый труд, представляют его лучшую литературную работу, по которой можно составить определенное представление о критике Белинского вообще. Он признавал значение личности писателя для характеристики его произведений, он открывал дух времени в сочинениях русских писателей, следил за изменением направлений в литературе; и тем не менее Белинский не останавливался на биографических подробностях, не высказывался даже за необходимость их изучения, ограничивая свою задачу исследования личности писателя внимательным пересмотром общих воззрений поэта, критика. Вот его замечание, вызывающее ожидания биографических разысканий: «Пушкин от всех предшествовавших ему поэтов отличается именно тем, что по его произведениям можно следить за постепенным развитием его не только как поэта, но вместе с тем как человека и характера» (VIII, 5, 308). Точно так же Белинский не углублялся и в исторические отношения времени писателя, в непосредственное взаимодействие русской и иностранных литератур. Таковы недостатки исторической критики Белинского. Но зато в критике Пушкина и его предшественников Белинский свел все, что можно было извлечь из непосредственного знакомства с русскими поэтами. Пушкин явился у него как завершение целой истории русской литературы, русской поэзии. Ввиду высокого значения критики Белинского, самого живого истолкователя Пушкина, – человека, пережившего пушкинский период, развивавшегося под его влиянием, мы остановимся подробнее на статьях его, входящих в т. н. восьмой том прежнего издания Сочинений Белинского.

Определяя в разных местах одиннадцати (11) глав своего труда задачи работы, Белинский, заканчивая обзор предшественников Пушкина, так говорит о своей цели: «Предлагаемая статья есть не что иное, как только введение в статьи собственно о Пушкине. Мы имели в виду показать историческую связь пушкинской поэзии с поэзией предшествовавших ему мастеров… Задуманный и начатый нами ряд статей нисколько не принадлежит к разряду обыкновенных и случайных журнальных критик; это скорее обширная критическая история русской поэзии, а такой труд не может быть совершен наскоро и как-нибудь, но требует изучения, обдуманности, и труда, и времени… Оценить критически такого поэта, как Пушкин, – труд немаловажный, тем более что о нем мало сказано, хотя и много писано. Обыкновенно восхищались отдельными местами и частностями или нападали на частные недостатки – и потому охарактеризовать особенность поэзии Пушкина, определить его значение как поэта русского, показать его влияние на современников и потомство, его историческую связь с предшествовавшими и последовавшими ему поэтами – значит, предпринять труд совершенно новый» (VIII, 336–337).