Памяти Пушкина

В области морали частной и общественной происходила та же, что и на Западе, борьба протеста личности против стеснения ее прав и вообще против векового склада жизни, увлечение народолюбием и проблемами социальной жизни. В области искусства имела место та же, что и там, борьба классиков с романтиками, романтиков с натуралистами и т. п. Но особое значение приобрело у нас и в прямой своей области, и в литературе движение, обусловленное политическими и социальными учениями XIX века. Государственность, столь подавлявшая личность и общество в московский период нашей истории (в отличие от дотатарского времени) и долго в императорский и стремившаяся к подавлению всего населения, кроме привилегированных классов, в шляхетской Польше, казалась иным тягостною в начале нашего века. Уже со времени Екатерины II у нас отдельные единичные личности стали сознавать, что внешнее могущество, достигнутое русским государством, не соответствовало внутреннему нестроению последнего, являвшемуся отрицанием справедливости. Когда русский государь в лице Александра I окружил себя ореолом славы освободителя народов и русские люди гордились его подвигом[107], в среде лиц, бывших современниками и более или менее близкими свидетелями этих событий и дарования русским императором конституционных прав Польше, стала возникать мечта о том, что подобными благами надлежало бы пользоваться и нашему отечеству[108]. С Запада хлынули широкой волной освободительные идеи и достигли значительного распространения в образованном обществе. По словам Пушкина о времени около 1821 года, «мы увидали либеральные идеи необходимою вывеской хорошего воспитания, разговор исключительно политический, литературу (подавленную самою своенравною цензурою), превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и в возмутительные песни; наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные. Ясно, что походам 1813 и 1814 года, пребыванию наших войск во Франции и Германии, должно приписать cиe влияние на дух и нравы того поколения, коего несчастные представители погибли»[109]. В последние годы правления Александра I «строгость правил и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг; нам неприлично было танцевать и некогда заниматься дамами», читаем в отрывках «Из романа в письмах»[110]. Все более и более распространялись воззрения вроде выраженных А.Н. Радищевым в конце екатерининского царствования, в эпоху громовых раскатов французской революции, и были также люди, которые, как пушкинский Владимир, думали: «Небрежение, в котором мы оставляем наших крестьян, непростительно. Чем более имеем мы над ними прав, тем более имеем и обязанностей в их отношении. Мы оставляем их на произвол плута приказчика, который их притесняет, а нас обкрадывает». С той поры и у нас явилось противоположение свежих требований общественной мысли государственной рутине, установившееся во Франции за век перед тем, и то единение государства и общества, которое существовало в московский период и в первую половину царствования Екатерины II, было порвано кругами общества, считавшими себя за передовые. Вошла в употребление кличка «либерал»[111], и стала зарождаться наша новейшая оппозиция[112]. Возникало разобщение личности со средой и оттуда грусть и тоска.

Словом, в годы юности Пушкина начали окончательно слагаться новые идеи о народном благе и мечты о подведении и нашего государства под западные формы, образец которых представляли Франция и Англия[113], и вообще уже тогда возник целый ряд жгучих вопросов, которые ставил постоянно и потом весь XIX век до наших дней включительно. Они предстают нам с неотразимою настоятельностью и теперь, когда анархия идей опять охватила многие умы и достигла чрезвычайной силы, и в высшей степени интересно взглянуть, как отнесся к ним умнейший человек в России того времени, по мнению императора Николая I[114], человек, утрата которого была незаменима, по выражению Мицкевича.

Соблюсти разумную меру в постановке основных вопросов и избежать близорукости в опытах их решения – удел немногих светлых умов. Пушкин достиг того, между прочим, не только благодаря своему великому уму и сердцу, но и в силу той чрезвычайной широты взгляда, которую приобрел внимательным изучением выдающихся произведений новых литератур и жизни, в том числе и русской. Литература же русская, едва ставшая с лет Екатерины II обращаться к коренным вопросам Нового времени, мало могла помочь Пушкину в принципиальном решении этих вопросов, и он с лет отрочества и юности зачитывался иностранною. Прежде всего в западных литературах, а не в родной искал Пушкин и находил наиболее удовлетворявшие его ответы на томившие его основные вопросы до той поры, пока, созрев до вполне самостоятельного мышления, не стал обращаться за откровениями и к русской душе и к русской действительности, ее прошлому и настоящему.