Памятник Дюку(Повести)

Из окна штаба Леон видел все, что произошло, и вдруг по своему каменному спокойствию понял, что стал совсем другим человеком. Вспомнил мать, которая так гордилась, что сын выбился в офицеры. Отец, мелкий страховой чиновник, всю жизнь мечтал о карьере, но так и умер, не выплатив до конца собственных страховых взносов. Мать научила сына говорить по-русски. Она родилась в России. Они жили в Бухаресте, и отец любил водить маленького Леона гулять к королевскому дворцу. Затаив дыхание, они смотрели на торжественную церемонию смены караула, на великолепные мундиры офицеров и солдат. Леон мечтал поскорее вырасти, чтобы стать офицером королевской гвардии.

И он вырос, и стал офицером. Только отец не дожил до этого знаменательного дня. А если бы и дожил, то карьера сына его скорее опечалила бы, чем порадовала. Ни одного дня Леон не служил в Бухаресте. Его переводили из одного провинциального гарнизона в другой, правда начальство отмечало его старательность и не обходило чинами, но ничего, кроме скромной офицерской пенсии, впереди его не ждало.

Леон мечтал о карьере, об орденах и красивой молодой жене из знатной семьи. Поэтому он и не женился, хотя в Плоешти его сватали к дочери владельца мебельной фабрики. Он знал себе цену. Наделенный красивой внешностью и мужественной осанкой, он дал себе слово бороться до последнего рубежа, который будет достигнут, когда ему исполнится тридцать пять лет. Только тогда он смирится с тем, что дарует ему жизнь, к этому дню.

И при всем при этом Леон Петреску не стал карьеристом. Дьявольская мельница, которая крошила человеческие жизни, перемалывая в муку понятия чести, порядочности и, если угодно, доброты, каждый день затягивала его в свои тяжелые жернова, и он с потерями, но вырывался. Когда в Одессе полковник Ионеску хотел назначить его в группу, помогающую гестапо, он попросил, чтобы его отправили на фронт. Решительность, с которой он настаивал, была расценена Ионеску как проявление высшего патриотизма.

Конечно, Леон понимал, что дела на фронте складываются скверно, но он, как и другие, надеялся, что немцы нанесут сильные удары на северных участках фронта и натиск на Одессу ослабнет. Как будто это и произошло — линия фронта стабилизировалась, и в штабе говорят — надолго.

Вот в эти самые дни затишья, когда и самолеты летали редко, в его жизни произошел крупный перелом. Глупейшая история.

Глава восьмая

Зачем его сюда привели? Почему уже три часа его заставляют сидеть на этой проклятой скамейке в узком коридоре? Почему не допрашивают?..

Сначала Леон даже обрадовался, что его вывели, наконец, из хаты, где все ему опротивело. На третий день своего заключения он уже настолько поправился, что начал томиться от вынужденной бездеятельности, а главное, от полного незнания, что его ожидает. Конечно, его не станут долго лечить. Очевидно, только и ждут, когда он немного окрепнет, чтобы начать настоящие допросы. Нет, он не играл, когда говорил с русской медицинской сестрой о смерти. Что с ним сделают? В лучшем случае пошлют в лагерь для военнопленных. Он досыта насмотрелся на эти лагеря под Яссами и Одессой. Русские солдаты и офицеры умирали каждый день десятками от голода и непосильной работы. Несомненно, и здесь его ожидает медленная, мучительная смерть.

Од сидел на скрипучей деревянной скамейке, поставленной около двери, в которую его уже один раз вводили. Его допрашивал низкорослый бритоголовый подполковник со свирепыми глазами, тот, которого он впервые увидел в блиндаже сразу после пленения.

Теперь этот подполковник уже дважды проходил мимо, не обращая на него никакого внимания, словно не замечая. Дважды уже сменили часового, а время мучительно тянется и тянется.

За тонкой дверью мерно стучит пишущая машинка. Чей-то густой бас вызывает какого-то сорок восьмого, очевидно, старшего начальника, потому что как только начинается разговор, бас начинает звучать высоким тенором: «Вас беспокоит капитан Свиридов…» Быстро прошел фельдъегерь с толстым кожаным портфелем. Высокий красивый майор вышел из крайней двери, постоял перед Леоном, внимательно его разглядывая и, как показалось Леону, достаточно дружелюбно, потом коротко приказал проходившему мимо лейтенанту: «Позовите Корнева. Его вызывает Савицкий», — и неторопливо вернулся в комнату. Лейтенант, козырнув, быстро бросился в конец коридора, и через мгновение коренастый подполковник, пройдя мимо Леона, вошел в ту дверь, за которой его ожидал начальник.

Обычная, знакомая, штабная суета. Хорошо, если бы вдруг появилась Тоня! Он сумел бы шепнуть ей, чтобы она помогла понять, что происходит. Что от него потребуют?.. Неужели же она действительно хочет бежать вместе с ним? Странно!.. Очень странно! А может быть, это только игра? Она действует по заданию, хочет внушить ему надежду, а затем сильнее нанести удар! Сломить волю!.. Но для чего?.. Он сказал все, что мог, даже больше. О высадке на пляжах Каролина-Бугаза! Они как будто не догадывались, что это ожидается немцами.