Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

За твоим столом, куда ты меня часто приглашал, я дивился большей частью другой еде, которой угощали тогда в претории, и никогда не замечал этого рода рыб. Когда же эти рыбы, которых никогда не было на блюдах, появились в твоей книге? Ты думаешь, что я шутник и занимаюсь болтовней. Пусть боги помогут мне заслужить одобрение повелителей — я ставлю твою поэму наравне с книгами Вергилия. И я продолжаю настойчиво хвалить ее, чтобы не было добавлено к твоей славе, что я восхищаюсь тобой, огорченный болью. Пусть, распространяя свои тома, ты и впредь будешь исключать меня, — я же никогда не перестану наслаждаться твоими: произведениями, довольствуясь любезностью других. Прощай.

Письмо 16

Симмах — Авсонию

Часто сознание нашего с тобой единодушия побуждает меня писать тебе тотчас же, как только я получу от тебя письмо, которое ты послал ко мне с нежной заботливостью; я считаю своим долгом отвечать на каждое немедленно, как только оно мне вручено: ни цель моего ответа, ни взаимные обязательства нашей любви не позволяют мне медлить дольше.

Вот и теперь я также спешу выразить тебе благодарность и признательность за то, что ты не позволил себе оставить меня в неведении относительно счастливой новости. Об этом и о других вещах я уже говорил тебе в предыдущем письме. И если письмоносцы уже сделали тебя владельцем этого письма, они не слишком утяжелили уже имеющуюся у тебя груду, так как я предпочитаю оглушать твои уши повторением одного и того же, чем молча избегать делать в полной мере то, что следует.

Я в восторге от чести, оказанной моему брату Гесперию,[314] но его молчание больно ранит меня. Действительно, если он убедился на опыте в моей любви к нему, ему следовало бы предупредить меня письмом о своей славе: неопределенность слухов лишала мою радость твердой уверенности. Он сам должен был стать вестником нашего общего счастья, чтобы его письмо не оставило никаких сомнений в моих мыслях. Ты говоришь, что его удержала скромность, желание избежать похвальбы собственными успехами. Но разве стыдно говорить о себе самому себе?

Так почему же он не пожелал сообщить мне то, что, как он знал, по справедливости касается нас обоих? Впрочем, я умолкаю об этом так же охотно, как только что настойчиво жаловался: я не хочу, чтобы моя любовь к тебе ни умалчивала о своих горестях, ни разбивала дружбу чрезмерными жалобами. Прощай.

Письмо 18

Симмах — Авсонию[315]

Даже если бы я мог беспрерывно прославлять тебя в письмах, мне не показалось бы, что я в достаточной мере исполняю свой долг, поскольку твои достоинства заслуживают большего. Я еще нимало не могу упрекнуть тебя в том, что ты недостаточно вознаграждаешь меня за мое постоянство. Но ты должен поддержать мое усердие соответствующей благосклонностью — этого требует и моя почтительность и твоя доброта.

Обрати (внимание на то, к чему клонят мои слова: ты уже давно ничего не посылал нам читать. Заботы префекта претория, скажешь ты, захватили тебя всего целиком. Это правда, ты по заслугам владеешь высшей судебной властью. Но высокая должность — не обуза для еще более высоких сил твоего ума. Поэтому займись также и такими делами, которые не только не приносят никакой усталости занятым людям, но, напротив, часто освобождают их от нее. Прощай.

Письмо 20

Симмах — Авсонию[316]

Прекрасно и мудро, по своему обыкновению, поступали наши предки, когда объединяли при постройке два храма — Чести и Доблести — в один. Они предугадали то, что мы видим в тебе: где доблестные заслуги, там и почетные награды. Но, конечно, возле этих храмов обращает на себя внимание и святилище муз и их священный источник, так как занятие литературой часто расчищает дорогу к государственной должности.[317] То, что было установлено нашими отцами, получает подкрепление в твоем консулате; серьезностью характера и блестящим образованием ты снискал себе почести курульного кресла. Многие и впредь будут стремиться к прекрасным искусствам, к истинной славе, к настоящей литературе, но вряд ли кому-нибудь посчастливится встретить либо такого способного ученика, либо должника с такой хорошей памятью. Нам небезызвестно, что тот самый Александр Великий, счастливая судьба которого превзошла ожидания, ничего не сделал для своего стагирита,[318] а единственный подарок Квинту Эннию — хламида, захваченная вместе с другой военной добычей у этолийцев, бросает тень на Фульвия.[319] И ведь ничего не заплатили за щедрое обучение ни Африканец Второй — Панетию, ни Рутилий — Опиллию, ни Пирр — Кинею, ни Митридат Понтийский — своему Метродору.[320]

А теперь наш, в высшей степени образованный император, не жалеющий ни денег, ни почестей, вознаградил тебя с лихвой, заплатил тебе сторицею, выше всяких норм.