Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

Я не знаю, какими словами объяснить тебе, что, несмотря на мою огромную радость, я не могу сейчас быть возле тебя. Я очень боюсь, что ты дурно истолкуешь мои извинения и не поверишь, как искренне я тебя поздравляю. Я хотел внезапно появиться перед твоими глазами, но, обессиленный долгой болезнью, должен был отказаться от этого, боясь длинных переездов и тягостных привалов, приближения зимних холодов и коротких дней, а также других дорожных неудобств, чреватых опасностью для моего здоровья. Если тебе известно мое сердце, будь справедлив ко мне, прошу тебя, и прими эти оправдания с доброй душой. Хорошо, если мне удастся в будущем сохранить твое прежнее милостивое ко мне отношение; сейчас же мне достаточно избежать твоего неудовольствия.

Письмо 23

Симмах — Авсонию

После твоего долгого молчания я. чем больше ждал, тем больше надеялся получить от тебя длинное письмо: ведь повороты человеческой судьбы так неожиданны, что за недостатком часто приходит изобилие. Однако напрасно я так думал, ибо только что дошла до моих рук посланная тобой короткая страничка. Она была, правда, посыпана аттической солью и надушена тимьяном,[321] но очень слабо, скорее для того, чтобы слегка умерить мое недовольство, чем утолить мой голод. Что делать? Всякий раз, когда я прошу у тебя царских блюд, пышной трапезы, общественного пира, ты преподносишь мне невкусную еду, жалкие лакомства на кончике копья. Вспомни, что говорят греки по этому поводу: "Хотя слабая пища и предохранит нас от смерти, однако никогда не разовьет у нас крепкого здоровья". Ты, наверно, думаешь, что я хочу обойти молчанием твои занятия? Ты — квестор,[322] я помню; участник царского совета, знаю; разбираешь ходатайства, учреждаешь законы, припоминаю; прибавь к этому еще тысячу других дел. Но ведь никогда не было так, чтобы работа ослабила твой ум, заботы повлияли на твое добродушие, а твое красноречие иссякло от частого употребления!

Ну, а если уж ты никогда не разнообразишь отдыхом свои дневные занятия, то, конечно, ни за что не поступишься своим предрассветным сном, чтобы уделить какое-то время дружеским обязанностям. Не кажется ли тебе подходящим к данному случаю один пример из комика, где он говорит: "что это за обычай — заниматься со своими друзьями даже ночью?"

Но что же это я, несчастный, все болтаю и болтаю? Мне следует взять за образец твое последнее письмо, как и многое другое в твоем характере: пожалуй, именно из-за множества дел ты отказываешься писать длинные письма. И я догадываюсь, что это правильно. Я ведь понимаю, как тебе не хочется много читать, если у тебя едва есть время продиктовать несколько слов.

Письмо 31

Симмах — Авсонию

Истинное счастье доставило мне твое ученое послание, которое я получил в Капуе: в нем было радушие, сдобренное цицероновским медом, и, не столько справедливая, сколько соблазнительная похвала моему языку. И я никак не могу решить, чем мне следует больше восхищаться: высокими качествами твоего стиля или высокими достоинствами твоего сердца. В самом деле, ты настолько превосходишь других в красноречии, что страшно писать тебе ответ; но в то же время ты выражаешь нам одобрение с такой щедростью, что не хотелось бы молчать. Если я буду хвалить тебя больше, чем ты меня, может показаться, что я просто ласкаю тебе слух в ответ на твою ласку и скорее подражаю твоим словам, чем оцениваю твою речь по достоинству. И вместе с тем, так как ты ничего не делаешь напоказ, приходится остерегаться хвалить твои подлинные качества, словно они поддельные. Однако узнай от меня одну несомненную истину: нет никого из смертных, кто был бы любим мною большем, чем ты, — такой любовью ты приковал меня к себе.

Но ты уж чересчур скромничаешь, упрекая меня в том, что я выдал всем тайну о существовании твоей книги. Ведь легче держать во рту горящие угли, чем умолчать об этом блестящем произведении, а раз ты уже выпустил поэму из своих рук — ты потерял на нее право. После того, как речь опубликована, она свободна. Или ты боишься яда завистливого читателя, который будет жалить твою книгу дерзкими укусами? Сейчас ты один ничего не приобретешь от благожелательности и ничего не потеряешь из-за зависти. Каждый человек — хороший он или плохой, по доброй воле или против воли — должен хвалить тебя. И поэтому оставь неразумный страх, дай волю перу, чтобы почаще издавать. Во всяком случае, напиши какую-нибудь нравоучительную или увещевательную поэму в наш адрес. Создай опасность для моего молчания: хотя я и очень хочу осуществить его по отношению к тебе, однако ручаться за него не осмеливаюсь.