Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

78. Вот все это я и изобразил, насколько было возможно это сделать, не называя всех его свойств словами. А вот бога, мечущего молнии, посылающего на гибель многим людям войну, ливни, град и снежные бури, возводящего на небо яркую радугу, знамение войны, бросающего вниз искрометную звезду — зловещую примету для мореходов и воинов, — бога, возбуждающего грозную распрю между эллинами и варварами и вдыхающего в измученных и отчаявшихся воинов неугасимую страсть к битвам и сражениям; бога, взвешивающего судьбы людей, полубогов и целых войск и принимающего решение по самовольному отклонению весов,[29] этого бога было невозможно изобразить средствами моего искусства; да, пожалуй, я бы не захотел сделать это, даже если бы мог.

79. Разве было бы возможно создать из металлов, имеющихся здесь в земле, беззвучное изображение грома или подобие зарницы и молнии, лишенное блеска? На что оно было бы похоже? Как содрогнулась земля и поколебался Олимп при легком мановении бровей Зевса, как темная туча увенчала его главу, Гомеру было нетрудно описать и ему была предоставлена в этом полная свобода, а наше искусство в таком случае совершенно бессильно: оно требует точной проверки с помощью зрения.

80. Однако если кто-нибудь скажет, что используемый нами материал недостоин величия божества, то это мнение верное и правильное; но ни те, кто доставил материал, ни художник, выбравший и одобривший его, не заслуживают порицания, ибо нет более красивого и блистательного материала, доступного человеку и поддающегося резцу ваятеля.

81. Разве возможно обработать воздух, огонь и неистощимые водные источники с помощью орудий, доступных смертному? Им поддается только то, что лежит в основе этих стихий. Если же говорить не о золоте и камне — веществах общеизвестных и не имеющих особой ценности, — а об основной, могучей и плотной сущности мира, то даже не всякий бог может разлагать ее на составные части и, по-разному сочетая их друг с другом, создавать различные виды живых существ и растений; это доступно только одному божеству, к которому в таких прекрасных словах обращается один "из поэтов поэт":

Владыка Додоны, всемогущий отец, великий художник.[30]

82. Поистине именно он один — первый и совершеннейший художник, и не элейская городская община приходит ему на помощь в его деле, а в его распоряжении находится все вещество, которое содержит в себе вселенная. От Фидия и Поликлета же нельзя требовать больше того, что они сделали; даже и совершенное ими величественней и великолепнее всего прочего, что было создано нашим искусством.

83. Ведь Гомер даже Гефеста изобразил показывающим свое мастерство не на каких-либо иных материалах; описывая, как бог трудился над созданием щита, Гомер не сумел найти никакого нового вещества, а сказал "вот что:

Сам он в огонь разгоревшийся медь некрушимую ввергнул,
Олово бросил, сребро, драгоценное злато...[31]

Из людей я не уступлю никому своего места и не соглашусь, что когда-либо был мастер, более искусный, чем я, но с Зевсом, построившим все мироздание, никого из смертных сравнивать нельзя".

84. Если бы Фидий в свою защиту произнес такую речь, то, я думаю, эллины с полным правом присудили бы ему венок.

Элий Аристид

Элий Аристид (129 — 189) был одним из наиболее известных ораторов II века. Уроженец Малой Азии, он много путешествовал и выступал со своими речами и декламациями в различных городах империи вплоть до самого Рима, где он побывал в 156 г. Но основным его местожительством была Смирна. Этот город он всегда горячо восхвалял; и когда Смирна была разрушена жестоким землетрясением, он обратился к Марку Аврелию с патетической речью, умоляя его помочь восстановлению города, а потом благодарил его в еще более торжественной речи.

Речи Элия Аристида по содержанию разнообразны: среди них есть панегирики отдельным лицам и городам, политические «увещательные» речи и небольшие трактаты по риторике; особое место занимают шесть так называемых Священных речей, в которых он подробно рассказывает о своей тяжелой болезни (общей подагре или невралгии) и о варварских методах ее лечения при храме Асклепия; чрезвычайно суеверный фантазер, Элий Аристид повествует даже о своих таинственных сновидениях, в которых ему являлся сам Асклепий.

Элий Аристид был убежденным аттикистом, но подражал не столько Демосфену и Лисию, сколько более склонному к риторике Исократу; в речах же патетического характера, например, в «Монодии на гибель Смирны» он нередко .пользуется пышной разукрашенной прозой азианских ораторов.

Речь 29. О том, что комедии не следует ставить на сцене [32]