Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

Спартак, Крикс, Эномай, выломав двери гладиаторской школы Лентула[846], не более как с тридцатью[847] людьми такого же положения, вырвались в Капую. Они призвали рабов под свои знамена; и увидев, что к ним немедленно собралось более десяти тысяч, эти люди, которые только что были довольны бегством, уже захотели и мести. Первым своим местопребыванием они, словно звери, облюбовали гору Везувий[848]. Когда они там были осаждены Клавдием Глабром[849], то, спустившись по голым стремнинам горы на веревках, связанных из прутьев виноградной лозы, они сошли к самой подошве горы. И, выйдя незамеченными, разгромили внезапным нападением лагерь ничего подобного не ожидавшего вождя. Затем они разгромили другой лагерь, Вариния, а следом за ним и лагерь Торания[850]. Они растекаются по всей Кампании. Не удовлетворившись разгромом поместий и поселков, они, произведя страшное избиение, опустошают Нолу, Нуцерию, Фурий и Метанонт[851]. Когда со дня на день стекались к ним новые силы и когда у них уже образовалось настоящее войско, они из прутьев и из шкур животных сделали себе необычные щиты, а из железа в рабских мастерских и тюрьмах, переплавивши его, они сделали себе мечи и копья. И, чтобы придать достодолжный вид настоящего войска, они, захватив встречные табуны, сформировали конницу и приносили своему начальнику взятые от преторов знаки отличия и ликторские связки. От этих знаков отличия не отказался Спартак, этот солдат из фригийских наемников, ставший из солдата дезертиром, из дезертира разбойником, а затем, благодаря его физической силе, гладиатором. Даже и погребение вождей, павших в сражении, он справлял с торжествами, подобавшими полководцам. Он приказывал пленным сражаться с оружием в руках около погребального костра, как будто желая вполне загладить всякий позор прошедшего, если только он, сам бывший прежде гладиатором, будет устраивать похороны, как какой-нибудь вельможа, с гладиаторскими боями[852]. Затем уже, напав в Апеннинах на консула Лентула, разбил и его войско и у Мутины уничтожил лагерь Публия Кассия[853]. Окрыленный этими победами, он — чего уже одного достаточно для нашего позора — составил план нападения даже на Рим. Наконец-то римляне всеми силами государства поднимаются против этого гладиатора, и от этого позора освобождает римлян Лициний Красс[854]. Эти, стыдно сказать, враги, разбитые и обращенные им в бегство, убежали в крайние пределы Италии. Там, запертые в бруттийском углу[855], они стали готовиться к бегству в Сицилию и, не имея лодок, напрасно пытались переплыть через бурный пролив на плотах из бревен и на бочках, связанных ветвями; наконец, сделав вылазку, они погибли смертью, достойной храбрых людей, сражаясь не на жизнь, а на смерть, что было вполне естественно в войсках под начальством гладиатора. Сам Спартак, сражаясь храбрейшим образом в первом ряду, был убит и погиб, как подобало бы великому полководцу.

ВОЙНА С АНТОНИЕМ И КЛЕОПАТРОЙ

(IV, 11)

Ярость Антония, поскольку она не могла быть подавлена честолюбием, была погашена роскошью и распутством. Ведь он. после парфянской войны, возненавидев оружие, предался праздности и, охваченный страстью и Клеопатре, отдыхал, как будто после триумфа, :в ее царственных объятиях. Эта египтянка запросила у опьяненного любовью императора римскую империю как награду за ее ласки. И Антоний обещал, словно римляне были доступнее, чем парфяне. Итак, он открыто готовил тираннию, забыв свое отечество, имя, тогу и фаски, он стал похож на то чудовище (Клеопатру) как умом, так и сердцем и даже одеждой, Золотой жезл в руке, сабля на боку, багряница, стянутая огромными драгоценными камнями, и даже диадема, чтобы именно царь наслаждался царицей.