Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

И не только с людьми, но даже и с чудовищами происходило сражение: удивительной величины змеи, рожденные как бы для защиты Африки, то и дело тревожили лагерь нападениями у Баграды[832]. Но Регул был победителем всех, повсюду нагоняя ужас одним своим именем; множество молодых солдат и самих предводителей были или убиты им или закованы в цепи, в Рим он отправил флот, нагруженный богатой добычей и исполненный торжества, а сам в это же время осадил Карфаген, самый очаг войны, засев у самых его ворот. Тут счастье несколько переменилось, однако настолько, что бы еще более увеличить примеры римской доблести, величие которой лишь испытывается бедствиями. Ведь неприятели прибегнули к помощи иностранцев, и как только Лакедемон прислал к ним полководца Ксантиппа[833], мы были побеждены этим искуснейшим в военном деле человеком. В этом несчастном, еще не испытанном римлянами поражении, отважный наш главнокомандующий Регул живым попал в руки врагов. Однако он, по крайней мере, держался соответственно такому несчастью, его не поколебала ни карфагенская тюрьма, ни посольство[834], которым он был облечен: ведь он высказывал сенату мнение, противоположное тому, которое ему поручили неприятели, он внушал, чтобы не был заключен мир и не состоялся обмен пленными. Но ни добровольным возвращением к своим врагам, ни тюрьмой, ни пытками, ни казнью не было ущемлено его достоинство; напротив, удивительнее всего то, что побежденный был более велик, чем его победители, поскольку он торжествовал над своей судьбой, раз не удалось над Карфагеном. Римский же народ с большой ожесточенностью и неистовством добивался мщения за Регула, чем самой победы над ними.

И вот консул Метелл[835], в то время как карфагеняне стремились все к большему, а война уже перешла в Сицилию, поразил неприятелей у Панорма так, что они больше об этом острове и не помышляли. Доказательством грандиозности этой победы было около ста захваченных слонов, добыча настолько большая, что можно было подумать, будто не на войне, а на охоте взято это стадо.

Консул Аппий Клавдий был побежден не врагами, а скорее самими богами, предзнаменованиями которых пренебрег: его флот затонул вскоре в том месте, где он приказал побросать в воду священных цыплят, потому что они запрещали сражение.

Консул Марк Фабий Бутеон[836] на африканском море у Эгимура[837] наголову разбил неприятельский флот, плывущий по направлению к Италии. О, какой триумф пропал из-за бури, когда флот, нагруженный богатой добычей, гонимый неблагоприятными ветрами, наполнил обломками своего кораблекрушения Африку и Сирты и берега всех лежащих между ними островов! Великое несчастье, хоть и не без некоторой славы для римского народа, — отнятая бурей победа и триумф, погубленный кораблекрушением! И все же, когда карфагенская добыча носилась по волнам мимо всех мысов и островов, римский народ и тут торжествовал.

Наконец, при так называемых Эгатских островах консулом Лутацием Катулом[838] войне — был положен конец. Никогда морская битва не была более страшной. Вражеский флот, нагруженный провиантом, войском, военными машинами, оружием, казалось, вмещал в себе весь Карфаген, что и было причиной его гибели. Римский же флот, полный боевой готовности, проворный, ловкий, как будто дело было на суше, управлялся веслами, словно поводьями в конном сражении, а подвижные корабельные носы наносили удары так ловко, что казались живыми. Итак, в одно мгновение вражеские корабли, разбитые вдребезги, покрыли своим кораблекрушением все море между Сицилией и Сардинией. Словом, победа была столь полной, что римский народ и не беспокоился о разрушении вражеского города. Казалось ему излишним свирепствовать против крепости и стен, раз уж Карфаген истреблен на море.

ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ

(III, 12)